— Нашли-и… — сладострастно отзывалась Эмма Карловна.
— Нашли и тех, кто за ним стоял, — продолжал генерал НКВД. — Их всех, конечно, расстреляли. А насчет мальчика Косиор велел: не трогать.
Судоплатов взял паузу и завершил сюжет.
— И мальчика не тронули!
Он еще помолчал, суммируя прожитое, и вздохнул:
— Много было гуманного… Много…
— Мно-ого… — отозвалась Эмма Карловна.
Виктор Шкловский, позируя, рассказывал Жутовскому подробности из жизни Лили Брик, и мемуары эти были самого непарадного свойства. И интриганка, и стерва, да и блядь впридачу.
Через пару часов Жутовский закончил работу:
— Поеду, Виктор Борисович.
— А вы сейчас куда?
— К себе, на Кутузовский.
— О! Подвезете меня? — спросил Шкловский.
— Конечно, Виктор Борисович. А куда подвезти?
— К Лильке поеду, чай пить.
Однажды Жутовский решил обзавестись, для солидности, костюмом, и по рекомендации друзей пришел к портному Соломону Ефимовичу, обшивавшему Литфонд.
— Что будем шить? — поинтересовался пожилой Соломон.
— Тройку, — твердо ответил Боба.
Соломон одобрил солидность выбора:
— По возрасту, по возрасту… Матерьяльчик?
— Свой.
Боба предъявил ткань. Соломон оценил:
— Финский. Хорошо-о… Приклад?
— Ваш.
— Пра-авильно…
Соломон внимательно оглядел клиента и не спросил, а констатировал:
— И мы не спешим.
— Нет!
Портной снял размеры, они договорились о примерке…
— Простите, — сказал на прощанье Соломон. — Последний вопрос. Вот на вас пиджачок… Это чья работка?
Жутовский назвал имя.
— Я не спрашиваю, как его зовут, — печально уронил портной. — Я спрашиваю: кто он по профессии?
Сидели в мастерской Жутовского — сам Боба, Игорь Губерман и Александр Городницкий… На троих им было двести сорок лет, но квадратная бутылка виски пустела с хорошей скоростью.
Классики пили — я, допущенный к процессу, пригубливал.
Губерману надо было идти, но уж больно хорошо сиделось в той мастерской, и уходил он около часа… Но все-таки — пора было в путь, и Губерман (младший из классиков) произнес прощальный тост:
— Давайте выпьем за то, чтобы, когда мы встретимся в следующий раз, мы узнали друг друга…
В любви и смерти находя
Неисчерпаемую тему,
Я не плевал в портрет вождя,
Поскольку клал на всю систему, —
написал Губерман в семидесятых годах прошлого века.
Сажать за стихи было неловко — поэтому система судила Игоря Мироновича за скупку краденого. Друг Губермана, Всеволод Вильчек, был свидетелем этого удивительного процесса.
…Губерман, страстный коллекционер, дал пятьсот рублей неким молодым людям, обещавшим достать для него старинные иконы. Этот эпизод, вскрытый следствием, должен был показать лживость и аморальность подсудимого. Пятьсот рублей! Незнакомым людям!