На что Каховская вдруг по-военному рявкнула:
— Си-деть!
Студенты вздрогнули. А преподавательница продолжила уже спокойно:
— Выйдет Виталий. Прошу вас, молодой человек! — И старуха изысканным, аристократическим жестом указала на дверь…
Вот такая вышла перипетия.
А романы Льва Толстого Маша Колосова долго потом перечитывать не могла. Несмотря на то, что великий писатель родился, как и она, под знаком Девы…
Итак, Маша стояла возле собственной квартиры и, окутанная фисташковой шалью и облаком счастья в придачу, трезвонила, трезвонила… А потом слушала шарканье маминых шлепанцев и мысленно поторапливала Наталью Петровну. Наконец английский замок лаконично щелкнул, и дверь распахнулась.
— Ма! — Торжествующе сказала девушка и раскинула руки в стороны, так что фалды зеленоватой ткани стали похожи на крылья. — Посмотри, какое чудо!
Наталья Петровна смотрела долго и внимательно. Потом попробовала текстиль на ощупь. Даже понюхала.
— Я всю зарплату грохнула, — радостно сообщила дочка. — Ничего?
Мать ответила тихо и совершенно без эмоций:
— Ничего. Совсем ничего. Ничего и никогда. Больше не будет.
А потом внезапно, без предупреждения, влепила дочери оплеуху. Получилось неловко, рука скользнула по скуле и по кончику носа, зато браслет часов поцарапал Маше щеку.
Обе, застыв, так и стояли по обе стороны порога, как две статуи.
Это была перипетия, ничего общего не имевшая с рассуждениями великого Аристотеля, который предпочитал размышлять о вещах возвышенных. О катарсисе, об очищении страданием и так далее…
Сама Наталья Петровна, так и не сойдя с места, определила ситуацию гораздо грубее и совершенно в русском стиле:
— Что, дорогуша? Серпом по яйцам? Вот так-то!
Маша даже не обиделась. Она была в состоянии шока. Все это было настолько непохоже на маму — и рукоприкладство, и в особенности неожиданное мужицкое просторечие!
Будто реальность сместилась и исказилась. Откуда-то из глубины подсознания вылез животный младенческий страх, дремавший там много лет в ожидании момента, когда он вновь сможет развернуться.
От маминой реплики веяло духом… кровожадной волосатой ноги. Тогда — маму украли. Теперь — ее подменили. Под родной и любимой внешностью скрывается чужой ум и чужая душа! Об этом ясно свидетельствуют и слова, и поступки.
А если приглядеться… и лицо тоже какое-то неживое. Как у робота.
Ужас.
Повернуться и бежать прочь?
Но не оставляло ощущение: там, за спиной, тоже все необъяснимо переменилось. Сейчас позади — не обычный лестничный пролет, заканчивающийся дверью подъезда, не выход в заросший зеленью двор, а балкон, огороженный железной решеткой. У балкона — пол, выложенный кафельными плитками в шахматном порядке. А под ним — пустота.