И второй этаж сменился на опасный восьмой.
И Белоснежка, которой больше нет, вдруг привиделась.
И исчезновение отца — он ушел навсегда, навсегда. А это значит, что некому больше защитить Машу… Если она сделает хоть шаг назад, то почва уйдет из-под ног и девушка полетит в бездну, расправив крылья. Но крылья-то не настоящие, это просто фалды шали.
Маша не умеет летать, она — земное существо. «Рожденный ползать летать не может».
Пронесутся мимо восемь этажей, и произойдет это мгновенно. Закон гравитации неумолим. Маша даже не успела увидеть, как тормозят возле нее машины, как собираются к ее телу любопытные пешеходы. Угасающее сознание успеет воспринять лишь кислый, с примесью сладости, запах клюквенного киселя…
…К действительности ее вернула кошка Пуська. Веселая, пушистая, мурлыча, она вышла на порог и стала тереться о Машины ноги. Заметила незнакомые игрушки — свисающие кисти новой шали, и принялась ловить их.
Животное разрушило статику неподвижной скульптурной группы под условным названием «Мать и дочь».
Вернулся на свое место родной и безопасный второй этаж, на котором не может быть никаких балконов. Детский страх вновь юркнул в свое темное убежище… до поры до времени.
Но остались тревога и недоумение: что случилось с мамой? Неужели такая мелочь, как незапланированная покупка, подействовала на нее столь дико?
Очнулась и Наталья Петровна. Испуганно и виновато смотрела она на глубокую царапину, пересекавшую щеку дочери, будто только сейчас поняла, что это дело ее собственных рук.
Лицо матери сморщилось, и она, беспомощно шмыгнув носом, кинулась Маше на шею и повисла, тяжелая, как мешок.
— Марусенька, меня уволили! — запричитала она. — Совсем! На пенсию! Под расчет! У-у-у…
Именно так воют деревенские бабы на похоронах: Наталья Петровна хоронила свою жизнь.
Из соседних дверей — и справа, и слева — тут же высунулись любопытные женские головы. На лицах был написан неподдельный интерес, едва прикрытый маской соболезнования. Почему-то и погребение, и поминки, и прочие траурные ритуалы всегда вызывают возбужденное оживление «ближних».
— У нас все в порядке. Все нормально. Абсолютно все, — неприязненно сказала Маша.
Она почти внесла обессиленную Наталью Петровну в квартиру и захлопнула дверь. Может быть, чересчур громко.
Соседки переглянулись и поняли друг друга без слов: дескать, какие неблагодарные люди эти Колосовы! Мы им добра желаем, а они… Если что-то у них случилось — значит, сами и виноваты. За что боролись, на то и напоролись. Что посеешь, то и пожнешь. Ишь, гордые, не желают дружески поделиться своими переживаниями, вот пусть сами и расхлебывают! А как хотелось бы послушать их излияния, насладиться чужой бедой!..