Под аккомпанемент бомбежки в голову лезли невеселые мысли: «Немцы сволочи, американцы тоже… Своих, русских, я еще раньше записал туда же — дескать, стадо «колхозных баранов». Что же получается? Кругом одна сволочня — один я «хороший»?! И как же вышло, что презираемые мной «колхозные рабы» гонят на Запад «сверхчеловеков — немцев»? Опять Сталин? Так запугал «бедных русских солдатиков», что те готовы с криками «ура!» бежать до самого Берлина?! Нет, дудки!.. Тут другое… А может быть, это я ошибся? Поспешил записать своих соплеменников в «крепостных холопов», а сам оказался намного хуже? Они-то воюют за Родину — а я?»
Но, с другой стороны, не все так просто… Я по-прежнему был глубоко убежден: «Большевики-коммунисты — величайшая трагедия для России. Если с ними не вести борьбу — русский народ неизбежно выродится…»
Через полчаса советские самолеты улетели, и по внутрисудовой трансляции объявили «отбой». Шум и крики постепенно затихли. Но еще долго снаружи доносился вой сирен санитарных машин. В воздухе стоял запах тротила и гари — даже через закрытые иллюминаторы он проникал в мою каюту с улицы.
Постепенно мои мысли начали принимать новое направление: вспоминая прошлое, я начал с нарастающей тревогой осознавать: «Теперь я один отвечаю за судьбу своего сына!.. Но что я могу сделать в сложившейся ситуации? Снова очередной тупик?..»
В девять утра вестовой пригласил меня в кают-компанию для офицеров. Я надел выглаженные брюки и свежую белую сорочку с черным форменным галстуком. Не забыл предварительно почистить ботинки и побриться перед небольшим умывальником здесь же, в каюте. Наконец облачился в черный флотский китель с ленточкой Железного креста и двумя медалями, после чего поднялся палубой выше.
В кают-компании по случаю 31 декабря царила предновогодняя атмосфера. Следов ночной бомбежки здесь не было (возможно, все уже убрали), а на покрытых белой скатертью столах аппетитно выстроилась праздничная закуска: на тарелках сыр, колбаса, какой-то паштет, по две бутылки марочного вина на каждом столике на шестерых. В углу помещения стояла нарядно украшенная метровая елка.
Вначале, как водится в подобных случаях, коммодор Майер зачитал праздничный приказ адмирала Деница. Потом каждому вручили по новогодней посылке с поздравлениями от «тружеников тыла» (почти как «у нас»). После того, как офицеры разнесли свои подарки по каютам, приступили к праздничной трапезе.
Ел я без аппетита, все больше подливал в бокал вино и слушал болтовню своего соседа по столику — лейтенанта Фогеля (того самого, который подарил мне путеводитель по Лиепае). Разговор он вел в основном о последствиях недавней бомбардировки. От него я узнал, что на «Данциге» несколько человек получили ранения, а один во время бомбардировки умер от сердечного приступа. На территории базы и в доках имеются серьезные разрушения. Я машинально слушал, ел без аппетита и думал: «Вот бы и «нашу» лодку накрыло — тогда бы не пришлось плыть к этой чертовой Америке…»