– Энергично, это точно, – разделил я с Маней мнение.
– И про разрез общества тоже правильно. Действительно, все в полном разрезе. На многие мелкие кусочки, – согласился Илюха и тут же предложил: – Может, тебе, Инфантище, все же в Гвинею-Бисау податься, там шаманы еще, кажется, требуются. Мелкий рогатый скот ты, наверное, неплохо сможешь заговаривать.
– Почему только мелкий? Зачем себя мелким ограничивать? – возмутился Инфант, которому первые признаки славы подменили, как часто бывает, чувство реальности. И его тут же потянуло на крупный.
Впрочем, по всему было ясно, что Инфант обессилен от вышедшего поэтического заряда и не осталось в нем больше сил на натужно злобствующего БелоБородова. А тот не сдавался, глазки его все сильнее и сильнее наливались всепожирающим огнем, что не обещало ничего хорошего. Именно Инфанту не обещало.
– А чего-нибудь более консервативное, в классической традиции у тебя имеется? Что-нибудь по поводу амфибрахия или хорея? – вышел Илюха с новой идеей.
– Сам ты амхибрахий, – тут же обиделся на сомнительное слово Инфант еще и потому, что несправедливо обиженные имеют полное право своих стихов обидчикам не читать. Тем более стихов консервативных, в классической традиции.
Да и я тут за Инфанта заступился. В конце концов, он выдержал испытание, и нечестно было его еще одному подвергать. Во всяком случае, поэтическому.
– Б.Б., – предложил я Илюхе, – давай согласимся: Инфант крупный поэт, и по росту, и по весу. И вообще, по всему крупный. Ты бы про зайчиков и садистов, согласись, вот так с ходу не смог бы. Тут, старикашка, специальный улет от реального мира должен происходить. Который у Инфанта, по всему видать, имеется. А ты, Б.Б., приземленный, да и я вместе с тобой, и за Инфантовыми полетами нам с поверхности не уследить.
– Это я согласен, – легко согласился Илюха, но как-то уж неестественно легко. И по этой неестественности я сразу понял, что вскоре Инфанта ожидают новые, невиданные им доселе испытания. – Конечно, если бы он весь свой талант да способности на одну поэзию направлял, – коварно продолжил Илюха, – наверняка бы внес новое слово в изящную русскую словесность. Вернее, в не совсем русскую. Просто… – И тут мы все замерли, ожидая подлого Илюхиного поворота. – …Просто слишком много он времени на живопись тратит, – круто повернул Илюха и как-то удовлетворенно хмыкнул носом. – А еще на скульптуру.
– Как, вы, Инфант, еще и ваяете? И картины пишете?! – воскликнула Маня, которая сама, по ее же признанию, была пробующей себя художницей. – А где ваши произведения? – Она оглянулась на мрачные, голые стены.