– Они в запасниках, – нашел я самое простое пояснение, добивая последним глотком вино в стакане.
– Ага, – поддержал меня Илюха, – он их запасает.
– На зиму, – вставил зачем-то Инфант и хихикнул непроизвольно. Видимо, поэтическая жилка от него еще полностью не оторвалась.
– Ну прикол, он еще и художник, – удивилась Илюхина девушка, отпечаток тела которой еще не сошел с моей груди.
– А чем вы пишете, Инфант? – поинтересовалась Маня, которая, видимо, в технических живописных приемчиках знала толк.
Инфант потер нос и в свою очередь глотанул из стакана.
– Да чем попадется, – не нашелся он на конкретный вопрос.
– Он как Пикассо, – вспомнил я имя человека, который тоже, похоже, ничем не чурался.
– Ага, он кубист, – вспомнил за мной еще одно слово Илюха.
А вот Инфант их не вспомнил, потому как неоткуда ему было их вспоминать. Не была замутнена его память лишними графическими терминами.
– Вы правда кубист? – не верила своему счастью Маня.
– Губист, губист, – пробормотал Инфант, скромно соглашаясь. – Хотя вообще я по-разному умею.
– Их в Строгановке всему этому разному учили. Разным всевозможным течениям и направлениям. Как они теперь только не умеют… – пояснил я за скромного Инфанта.
– Ой, – еще больше разошлась Маня, – так вы, Инфант, Строгановку кончали? Я так мечтала туда пойти учиться, но меня туда папа не пустил.
– Да, – подтвердил Илюха, который радовался теперь каждому произнесенному слову, особенно своему. – Мы его за строгановское образование бефстрогановым зовем.
И, довольный, он снова заглотил вина из стакана.
– Он вообще достаточно известный художник, но только в узких кругах, – начал не на шутку расходиться Б.Б. – В очень узких, куда только с тонкими, стерильными инструментами можно пролезть. Ну, это я, конечно, инструменты познания художественных форм имею в виду. А в смысле тонкости и стерильности – на его эстетические взгляды намекаю.
Тут Илюха обвел нас всех совершенно оголтелым взглядом и пошел в решительное штурмовое пике.
– Главное, что его отличает от многих других известных художников, так это пристрастие к портретизму. Особенно он хорош в обнаженном портрете с натуры. Как найдет натуру, дорвется до нее, так все его на обнаженный портрет тянет.
– Во прикол, – раздалось сбоку от меня голосом девушки, на которой я еще недавно лежал.
– Как это «обнаженный портрет»? Я о таком никогда не слышала, – удивилась Маня, которая сама к изобразительному искусству была небезучастна и которая сама по себе знала толк в течениях.
Но Инфант ей не отвечал, он уже смекнул, что вскоре ему придется тяжко, слишком уж бойко двигалась у Илюхи мысль вдоль по живописи. Вот и молчал Инфант, готовясь к неизбежному.