Читаю Чехова:
«Наталья Степановна. Мне? Предложение? Ах! (Падает в кресло и стонет.) Вернуть его! Вернуть! Ах! Вернуть!
Чубуков. Кого вернуть?
Наталья Степановна. Скорей, скорей! Дурно! Вернуть! (Истерика.)
Чубуков. Что такое? Что тебе? (Хватает себя за голову.) Несчастный я человек! Застрелюсь! Повешусь! Замучили!
Наталья Степановна. Умираю! Вернуть!
Чубуков. Тьфу! Сейчас. Не реви. (Убегает.)»
— Дальше идет мое, Соня. У меня чуть похуже.
— Чуть? Если чуть, это ничего, — смеется она.
И я читаю свою концовку.
Она очень проста. Пока жених с невестой спорили, мужики взяли да и скосили эти самые Лужки. Потом с «косами, вилами и прочим инвентарем направились сюда, в имение. Попался им управляющий, связали его, выбежал дурной этот Ломов и оказался в цепких руках мужиков. Смекнул Чубуков, в чем дело, бежать хотел с дочерью. Но уже поздно. Мужики — вот они. Впрочем, они не хотят чинить над помещиком расправы, а объявляют ему, что, дескать, теперь во всей России мужики забрали помещичью землю себе и что Чубуков может убираться куда хочет.
Выгнав Чубукова, мужики совсем осмелели и под крики «ура» направились выкуривать еще одного помещика, но уже не чеховского, а здешнего злыдня, пузатого Климова.
«Вытурим его, землю поделим, скот поделим, хлеб покосим, все заберем!»
И опять «ура» уже под самый занавес.
Пусть догадаются односельчане, что надо делать по нашему яростному призыву.
Пот меня прошиб, пока я читал. И невдомек было взглянуть на Соню. Только сейчас увидел, что она, припав на кровать, уткнулась вниз лицом и все тело ее содрогается. Не плачет ли? — подумал я. — Вот так конец состряпал. В слезу бросает. Соня на момент подняла голову, посмотрела на меня, хохочет, как сумасшедшая. Хватается за голову и волосы растрепала.
— Соня, вы что? Над чем?
— О–ой! — еле вздохнула она. — Ой, умо–о-ори–ил!
— Скажите, — бросил я тетрадь на стол. — Плохо?
— Че–че–хова по–пра–ави–ил, — через силу выговорила она.
— Да, поправил… а что?
— Ур–ра, м–мужики!
— А разве «караул» нужно под конец?
— И Кли–имов у… Чехова!..
— К черту! Сейчас порву!
Она быстро схватила мою тетрадь и, посмотрев на меня лукавым взглядом, улыбаясь, попросила:
— Не сердись.
— Это же, Соня, черновик, — оробел я, поняв, что конец действительно смешно звучит. — Давайте, Соня, Климова по боку… раз он вам дорог.
— Нет, пусть Климов останется. Я понимаю, зачем он сюда попал. Нет, нет, хорошо. Мы сейчас выправим. Сделаем так, что и Чехов не обидится.
— А о чем я вам говорил? Чехов, живи он сейчас, тоже по–другому написал бы. Правьте, вычеркивайте, а я домой схожу. Есть хочу.