Руки у нее задрожали. Как она глянула на меня! Какие у нее глаза! Слезы навернулись на них. В лице ее я прочитал все: и любовь ко мне, и страх, и стыд за меня, и жалость. Сердце у меня сжалось. Я побежал на гумно.
Схватив узел с пирогами, межой тронулся в степь. Время близилось к обеду.
Как ни торопился, а пришел уже когда стадо спускалось к стойлу. Старик шел впереди, за ним — степенная Попадья, за ней, мотая головой, Бурлачиха. Старик ругаться не стал. И совсем ему невдомек мое воровство. На стойле ничто не изменилось. Только старый помет подсох и горел дружнее, да на ветловых кольях, вбитых в плотину, пробились отростки.
Вечером, ужиная у Гагариных, я все боялся — вдруг Марина спросит о пирогах. И я уже представлял себе такой разговор между ней и стариком:
— Хватило вам пирога‑то, дядя Федор?
— Хватило, спасибо!
— Я и то думаю: два пирога да курник.
Дядя Федор в недоумении положит ложку, посмотрит на Марину, затем тихо спросит:
— Два–а?
— Ну, да, два, — повторит сноха.
Старик помолчит, потом посмотрит на меня и произнесет сквозь зубы:
— Н–да, вон что. Какие дела‑то…
Но ничего не случилось. И кормила нас не Марина, а вторая сноха. Марина ушла доить коров. И я был рад, что Гагарины кормят нас последний день.
После ужина меня, уставшего за день, потянуло спать. Но надо еще сходить к учителю, узнать — в воскресенье будет экзамен или после. Он обещал учеников распустить, а сам еще учит. Что‑то не так!
К удивлению своему, я учителя дома не застал. Куда он мог пойти? Редко случалось, чтобы он куда‑нибудь уходил. Только иногда к Харитону, да и то заказать раму для окна или исправить столы в школе.
Вспомнив о Харитоне, вспомнил о разговоре в сарае.
«Э, надо сказать ему об этом», — подумал я и отправился к Харитону.
С барского поля ехали мужики. Вот сын деда Сафрона, Антон. Я поздоровался с ним, и как взрослый, спросил:
— Сеете, дядя Антон?
— Сеем.
— Кокшайски драться не приходили?
— Не–ет, — смеется. — А ты куда?
— Да… так.
Сарай Харитона заперт. В избе тоже огня нет, хотя на улице темновато. Я решил зайти и спросить, где хозяин. Когда открыл дверь, на меня пахнуло махоркой.
— Кто? — спросил Харитон.
Оробевшим голосом я едва проговорил:
— Дядя Харитон, это я.
— Петька?
— Ну, да. Выйди в сени, что‑то скажу.
Мужики засмеялись, но Харитон, ни слова не говоря, вышел.
Полушепотом, озираясь на дверь, я рассказал ему все, что слышал в сарае. Он ничего не сказал, взял за руку и, отворив дверь, ввел меня. Кроме махорочного дыма, я почуял душистый запах папиросы.
«Неужели и учитель тут?» — подумал я.