— Помпей! — злобно повторил это имя Муммий.
— Да, я полагаю, что, когда Помпею наконец удастся вывести свои войска из Испании, с восстанием будет быстро покончено… — продолжал я, понимая что эта тема, по-видимому, раздражала моего гостя, а мне хотелось сбить его с толку, чтобы потом назвать свою цену.
Муммий, сам того не ведая, славно этому помог, расхаживая по комнате, сердито хмурясь и скрежеща зубами. Но он не опустился до злословия на тему восстания.
— Посмотрим! — Это было все, что он мог пробормотать, слабо пытаясь прервать меня. Наконец он повысил голос и командирским тоном оборвал меня: — Мы скоро увидим, что будет со Спартаком! Вы, кажется, что-то говорили о ваших расценках.
— Да. Так вот, как я уже сказал, поскольку цены не поддаются никакому удержу… — Я медленно отпил глоток теплого вина.
— Да, да…
— Я не знаю, что вы или ваш хозяин могли слышать о моих расценках. Как не знаю, ни откуда вам известно мое имя, ни кто вам меня рекомендовал.
— Это не имеет значения.
— Прекрасно. Вы тут говорили о пятикратном размере…
— Да, в пять раз больше вашего ежедневного заработка за каждый день.
— Это может показаться довольно высокой ценой, если учесть, что моя обычная расценка… — Экон шагнул за спину гостя и показал большим пальцем: «Больше, больше, больше!» — восемьдесят сестерциев за день, — закончил я цифрой, взятой буквально с потолка и составлявшей примерно месячное жалованье легионера.
Муммий посмотрел на меня как-то странно, и какое-то мгновение я думал, что зашел слишком далеко. Ну и прекрасно, даже если он повернется и, не сказав больше ни слова, потопает из моего дома, я по крайней мере смогу вернуться в теплую постель к Вифании.
Но он разразился смехом.
Даже Экон и тот был ошеломлен. Я смотрел через плечо Муммия на то, как у него поднялись брови.
— Восемьдесят сестерциев в сутки, — повторил я так невозмутимо, как только мог. — Вам понятно?
— О, да, — отозвался Муммий, чей лающий казарменный смех сменился самодовольной гримасой.
— А пятикратная сумма составит…
— Четыреста сестерциев в день! — он опередил меня. — Считать я умею. — И при этом фыркнул с таким искренним презрением, что я понял, что мог запросить сколько угодно.
Моя работа часто сводит меня с богачами Рима. Постоянно затевая друг с другом тяжбы, они нуждаются в услугах адвокатов, адвокатам нужна информация, а добыча информации как раз и является моей специальностью. Я получал гонорары от таких адвокатов, как Гортензий и Цицерон, а то и прямо от их клиентов, и при том таких достойнейших, как, например, семейства Метеллов или Мессаллов. Но даже их озадачила бы мысль о необходимости платить сыщику Гордиану гонорар в сумме четырех сотен сестерциев в день. Так как же чудовищно мог быть богат человек, которого представлял Марк Муммий?