— Я не знаю, что делать, Бласко, просто не знаю.
Она заплакала. Бласко в утешение похлопал ее по руке, улыбнулся и ответил на романшcком:
— А разве кто-то может сделать что-нибудь? Вы не одиноки в своей беспомощности.
— Эта женщина, химик, думает, что ей… — Она замолчала, не представляя, как объяснить сущность химического анализа человеку необразованному. — То есть, она думает, что нашла какое-то вещество в крови Калди, которое и заставляет его менять облик.
— Неужели, — отозвался Калди тоже на романшcком. В его голосе не было удивления, его, казалось, совсем не заинтересовало это известие, вопреки ожиданию Луизы. — Мне было бы гораздо интереснее узнать, что они нашли способ убить меня.
Луиза начала ходить взад и вперед по камере.
— Я не понимаю, что происходит с миром. Не понимаю… Когда я была маленькой, все… как бы это сказать, все имело смысл. Понимаете, Бласко. Но теперь смысла нет ни в чем! Посмотрите на людей, которые здесь всем заправляют! Посмотрите, что здесь происходит, что они делают! Посмотрите, на… посмотрите на меня!
Она судорожно сглотнула, ее руки задрожали.
— Мир превращается в сумасшедший дом!
Она со стоном опустилась на табурет.
— Мир всегда был сумасшедшим домом, — мягко заметил Калди. — Вам просто не приходилось бывать в других его палатах.
Она взглянула на Калди и спросила:
— Вы помните что-нибудь из прошлого; кроме того, что выявил гипноз?
— О, первую встречу с моим другом Бласко я помнил довольно хорошо и до гипноза, мадам. Стараниями вашего мужа эти воспоминания стали лишь более четкими.
Как и прежде Луизу поразило удивительное достоинство, звучащее в каждом слове Яноша Калди.
— А до этой встречи вы что-нибудь помните?
Он пожал плечами:
— Как я уже говорил, я достаточно ясно помню события примерно с конца восемнадцатого века. До этого, то есть до того, как Французская революция открыла двери моей темницы, я не помню практически ничего.
— Ну, а доброта и порядочность вам запомнились? — спросила она со слезами на глазах. — Помните ли вы время, когда люди не были жестокими, бессердечными свиньями?
Он печально улыбнулся:
— Я помню мало доброты, мадам, но много жестокости. Боюсь, что жестокость более свойственна человеческой природе.
Она посмотрела в его темные, печальные и усталые глаза.
— Вы всегда так красиво и правильно выражаетесь. Вы получили какое-нибудь образование, мистер Калди?
— Не имею представления, мадам, хотя иногда мне доводится читать книги. — Он печально усмехнулся. — Времени у меня много, знаете ли.
Пока Луиза успокаивала себя беседой с Яношем Калди и цыганом Бласко, в другой комнате третьего этажа Лестер Томпсон с каждым мгновеньем стремительно приближался к смерти.