— Немцы что?
— А ты, командир, когда во весь рост вышкочил, начал гранатами шадить, они шпужались и убегли, — улыбаясь окровавленным ртом, прошепелявил рядом сержант Полтинник.
— Жив?
— Живой, токо по жубам дошталось, танкишт немечкий врезал, хорошо, Глебушка его угомонил…
— Так что с немцами?
— Не знаю, товарищ командир, думал, все, хана всем пришла, а они вдруг остановились — и назад, подбитые танки тоже зацепили и уволокли. Мы уж им и не мешали, нечем.
— И вообще пусто, нечем воевать, командир. Идти надо.
— Куда идти, Глебов?
— Не знаю, тебе решать, командир.
— Какие потери? — прервал его Степан.
— Еще двоих потеряли, товарищ командир, и трое раненых, то есть четверо с вами, — ответил сержант.
— Танки! — закричал кто-то.
— Наши танки! Наши!
— Ну вот и подмога…
На броне головного приехал и Пименов. Танковая группа прошла ходом на Нелидово, где завязался бой, но не смогла выбить оттуда немцев, потеряв несколько машин, отошла назад. Немцы почему-то прекратили наступление. Потом выяснилось, немецкие танки повернули назад по приказу своего командования, чтобы не оказаться в окружении, им во фланг ударила армия генерала Власова. Этот удар спас ситуацию под Москвой в ноябре сорок первого, немцы воевали по правилам.
Макушев опять попал в госпиталь, а остатки его роты влились в пополнение дивизии генерала Панфилова. Уже в госпитале Макушев прочитал в газете о подвиге панфиловцев в бою 16 ноября под Нелидовом, на разъезде Дубосеково.
— Может, это те, на чьих позициях мы бились с фрицами? Но только у них три немецких танка сгоревших было, а не восемнадцать, как в газете. Да и людей там, в траншеях, было не меньше роты побито, а не двадцать восемь, да и не удержали они ту позицию. Вот то, что все там полегли, да, правда, только опять же среди убитых офицеров не было. Может, тела в снегу не нашли… Нет, что-то не так. Наверно, что-то попутали газетчики, эх, если бы и вправду так немца бить, хрена бы они к Москве подошли…
В самый разгар декабрьских морозов в ороченском чуме в труднодоступных верховьях скованного льдами Витима родился ребенок. Девочка. Ее назвали Тингой. Ее отец, молодой, высокий, всегда молчаливый мужчина, с заплетенной в косичку бородкой, взял ее на руки, вынес из чума и, высоко подняв над головой, прокричал:
— На свет появилась Тинга Игоревна Сергеева!
Вышедшая следом Ошана забрала у него ребенка и отнесла к своей дочери. Тинга жадно прильнула к груди матери, к источнику жизни на этой земле, куда она пришла, чтобы быть счастливой. Но она об этом еще не знала.
Игорь остался на свежем воздухе. К вечеру потеплело. Он смотрел на падавший огромными хлопьями изумительно белый снег и вспоминал свою жизнь до того, как очнулся здесь. Любил он это занятие. Вспоминал медленно, память возвращалась к нему эпизодами, кусками, но он уже точно знал, кто он и как сюда попал. Не удавалось вспомнить только то, что с ним произошло. Ошана, мать его жены, рассказала, что он был ранен на охоте и его спас от смерти сын оленихи и Духа тайги Вангол. Игорь не знал о том, что идет война, не знал, сколько времени он здесь находится. Он любил свою молодую жену, и ему было здесь хорошо.