– Правду глаголешь, гость честной. Грешен! – охотно согласился чернец, по-детски бесхитростно улыбаясь.
– Ты-то грешен, а мне через тебя доброго пути не будет! – с напускной строгостью сказал Петрила.
– Почему не будет? – подивился монах.
– Разве не слышал поверья? – спросил Петрила.
– Поверья? – переспросил задумчиво чернец.
Петрила посмотрел на Василька. «Как я его…» – говорил самодовольный взгляд гостя.
– Если каждому поверью верить, со двора шагу не ступишь. Одно поверье об ином предупреждает, другое о прочем предостерегает. Так со страха разум помутнеет. Поверья знай, но разум не теряй! – Чернец поднял указательный палец и простодушно улыбнулся.
– Ты ответь: по какой нужде постриг принял? Или девки красные разлюбили? – продолжал задирать чернеца Петрила.
– Нечто от девок живот человеческий зависит?
– А от чего же еще? – Петрила озорно подмигнул Васильку. Чернец с печалью и сожалением посмотрел на собеседника.
– Ну, еще от кун и мехов, – неуверенно добавил Петрила.
– А разве куны, меха да красных девок ты с собой на тот свет возьмешь?
– Иные берут… – хитро щурясь, ответил Петрила.
– Оттого берут, что в неведении пребывают, думают, что там им уготована такая же жизнь, как и на грешной земле. Потому и младых рабынь побивают да кладут в скудельницу вместе с усопшим господином, – пояснил чернец и сокрушенно прибавил: – Скудоумные слабые людишки, все мечутся ради прибытка, все надеются и на том свете обрести свободу неправедно нажитым именьицем.
– Ты молвишь так, будто на том свете побывал? – съязвил Петрила.
– И побывал. Видение мне было, – понизив голос, ответил чернец. Петрила громко рассмеялся; с трудом уняв смех, он прокашлялся, вытер навернувшуюся слезу и спросил:
– Ох и горазд ты лжу творить! Ох и горазд!.. Видение ему было. Когда же было тебе такое видение? Уж не после ли хмельного пирования?
Чернец обвел взглядом скалившегося Петрилу и насупившегося Василька. На его лике появилась смущенная улыбка. «Почему смеетесь и не верите мне? Разве то, что вы не разумеете, есть лжа? Разве мало причудливого и неведомого творится на белом свете?» – спрашивали его печальные глаза.
Васильку стало жаль чернеца, раздражал смех Петрилы, казавшийся недобрым и натужным, и он, желая досадить Петриле и подбодрить чернеца, попросил:
– Поведай о видении. Очень мне по сердцу твои речи.
– Расскажи, поведай! – задорно поддакнул Петрила.
Большие очи чернеца сделались влажными. Он несколько раз хмыкнул, перекрестился, невнятно прошептал что-то скороговоркой и только затем решился на откровение.
– Было то видение давно, – с такими словами приступил к рассказу чернец. – Вышли мы биться в чисто поле с татарами. О том, как посекли нас татары, молвить не буду. Тягостно мне, да и вы, верно, слышали о том. Только до последнего издыхания не забуду ту злую сечу на Калке-реке. Сколько молодцев погубили из-за княжеских раздоров! – внезапно вскричал чернец и ударил кулаком по столу.