— Нет, нет, что вы. Мне нравится одолжать вам пятерки из моих небольших ресурсов. Но так как это быстро, даже угрожающе быстро, истощает мои скромные доходы, то честно сознаюсь, что хотел бы научиться у Джона искусству превращать сотни в десятки тысяч.
Стэфани походила по кабинету и остановилась около Эндрюса Блэкфорда. Она с сожалением посмотрела на него и решила открыть всем карты мужа.
— Его пример, дорогой Эндрюс, вам ничего не даст, к сожалению. Джон — одно из удивительных чудес природы, а в вас нет ничего чудесного, кроме вашего отменного аппетита.
— Вы всегда так считали?
— Без сомнения.
— А я вот сомневаюсь.
— Не надо, Эндрюс.
— Сядь, Стэфи, а то у всех болит голова, когда ты ходишь, как маятник.
— Потерпите. А я все же расскажу о тебе, Джонни.
— Твое дело.
— Так вот, слушайте. Случилось так, что каждый год в день рождения бабушка дарила ему пластинку с записями знаменитого тенора Энрико Карузо. А природа в минуту одного из своих великих капризов наделила Джона по совершенно необъяснимым причинам звучным голосом, почти сверхъестественного диапазона. Он берет такие высокие ноты, которые не может взять ни один смертный. Он обнаружил, что может без труда имитировать самые высокие ноты и все записи на пластинках и решил, что составит себе состояние как оперный тенор. Первое, что он сделал, дал половину денег директору какой-то захудалой труппы, который совсем разорился и был при последнем издыхании, а тот позволил ему выступать в одной из самых последних ролей Карузо. Он даже взял меня на этот спектакль.
— И что?
— А ничего!
— Я пел…
— Как ты пел, Джонни?
— Это не моя вина. Я могу перепеть Карузо.
— Что же случилось?
— Все это была интрига, — со спокойствием сфинкса, сказал Джон Фархшем. — Постоянный тенор этой труппы — свинья. Сам он не может взять си бемоль, не вывихнув себе при этом шею. Но он нанял кучу разных мерзавцев, а те забрались на галерку и освистали меня.
— Бедный Джонни.
— Молчите, «ангел хранитель»!
— Стэфи…
— Я Стэфи, и я расскажу, как было в самом деле. Суть в том, что природа одарила тебя потрясающим голосом, но нечаянно забыла одарить хотя бы минимальным слухом. Реветь ты можешь громче, чем стадо в несколько тысяч голов, а вот поешь, по меньшей мере, на четверть выше или ниже, чем надо.
— Говорю тебе, это была интрига.
— Не дури, милый!
— Стэфи, ты несправедлива.
— У себя в ложе я хохотала так, что свалилась на пол в форменной истерике. Зрители свистели и шикали, но их не было слышно из-за твоего рева.
— Ты сегодня так груба, Стэфи.
— Груба? Это что-то новое. Вспомни, как хористы утащили тебя со сцены, а местный тенор закончил спектакль, после чего выяснилось что директор труппы сбежал, прихватив мои деньги и оставив труппу без гроша. Примадонна оглохла на левое ухо — ты ревел в него изо всей силы.