— Порой мне кажется, что Вы игнорируете это счастье! Кажется, что, по-вашему, его и вовсе нет! — Эта фраза прозвучала резче, чем намеревалась произнести её Абель, но женщина лишь улыбнулась.
— Отчего же? Отнюдь нет. Счастье есть, и оно — самое прекрасное из чувств, которые только могут обуревать человека. За капельку счастья мы можем до дна испить боль, — в голосе колдуньи девушке почудилась усталость — но она едва успела её заметить.
— Тогда почему Вы никогда не рассказывали мне о счастливой любви?
— А разве счастье заключается лишь только в любви, Ваше Величество? — вопросом на вопрос ответила ведьма. — Подумайте: разве Вы никогда не ощущали этого чувства, сидя, к примеру, в насыщенной летней траве, вдыхая полной грудью пряный ночной ветер и любуясь закатными всполохами, которые беспечно прочертили по небу последние лучи солнца?
Абель растерянно примолкла.
— Любовь ведь приносит не только счастье, Ваше Величество. Хотя, безусловно, и его тоже.
Колдунья вновь улыбнулась — и вновь, как показалось королеве, не без горечи.
Молчание — тягучее, задумчивое, почти мягкое. Впрочем, в нём не было ни неуюта, ни неудобства.
— Расскажите мне о волшебстве, — наконец, тихо попросила королева.
Женщина кивнула — медленно, прикрыв глаза, задержав голову в нижней точке.
— Волшебство… — Она вновь помолчала. — Хорошо.
Абель закрыла глаза, чувствуя, как чуть ли не напряглись её мышцы, само её тело, приготовившись внимать переливчатому, чуть с хрипотцой голосу ведьмы, обволакивающему сознание, подобно мечте.
— Итак… — Наконец-то, она начала говорить. Через минуту ли, час, день… а может, и вовсе через десятилетия? — На свете этом, на одной забытой пустоши, где мало что росло и еще меньше что жило, стоял небольшой дом из давно уж отсыревших бревен и с покосившейся крышей. Жила в этом домике ведьма — как раз такая, которую так любят описывать в страшных сказках для детей: старая, горбатая, седая, с весьма вздорным нравом — впрочем, её сердце не покрылось чёрной краской жестокости, иначе не подобрала бы она много лет назад новорождённую, подложенную кем-то добрым — или не очень добрым — ей на крыльцо. Чей это был ребёнок, узнать не представлялось возможным — пустынь та была действительно забыта и заброшена, ближайшая деревенька находилась в нескольких километрах. Да и боялись в народе её, ведьму-то: говорили, что и порчу навести может, и мор, и засуху наслать, и дождь… Впрочем, не были уж так негативно настроены, как могло бы показаться — ибо лечила колдунья всё-таки отменно, хоть и ворча, хоть и за плату.