Глоток бренди вернул дяде Болдуину связную речь.
— Письма я не получал, но чему тут удивляться. Наверное, не догнало меня. Вот удар так удар… Возвращаешься, значит, — продолжал он с горечью, обращаясь уже будто не к Уильяму, а к Всевышнему или силам, управляющим вселенной, — возвращаешься повидаться с сестрой, которую не видел восемнадцать лет, а тебе говорят, что она умерла. Скончалась и похоронена. Она ведь к тому же младше меня, твоя мать, на четыре года младше. Как она меня любила, души во мне не чаяла — в детстве, до встречи с твоим отцом. Про его кончину я в курсе. Это письмо я получил. Пять лет назад, да?
— Четыре. Хотя да, уже почти пять.
— Он изрядно сдал перед смертью, насколько я помню? Старше меня был. Мне шестьдесят восемь. Год назад я себя и на пятьдесят не чувствовал. А теперь вот, как вернулся — ох, какая же адская здесь холодина зимой, — так мне уже вся тысяча, а то и миллион, истинный Мафусаил, и сердце как гнилое яблоко. И к тому же… — Дядя принялся выпутываться из своего тяжелого плаща, и Уильяму пришлось ему помочь. — К тому же, чем старше становишься, тем все вокруг омерзительнее. Сплошное расстройство, куда ни глянь. Разорение, немощь, смерти одна за другой.
— Двигайтесь поближе к огню, — пригласил Уильям, уже оправившийся от изумления. — Я повешу пальто. Вы что-нибудь ели?
— Еще как ел, сынок, спасибо. За стол не хочется. Вот и еда туда же, перестает радовать. — Он вытащил трубку и кисет. — Зато покурить я не прочь. Не следовало бы, понятное дело, но ведь, черт возьми, чем-то надо заниматься. Не сидеть же весь день совиным чучелом. Да, у меня там кое-какой багаж. — Дядя указал большим пальцем за плечо, на дверь.
— Хотите, я схожу? — предложил Уильям.
— Не беспокойся, он в доме, ничего с ним не сделается. Иди сюда, садись. — Он подождал, пока Уильям усядется во второе кресло. — Значит, теперь ты тут хозяин? Как солодильня, процветает?
Уильям кивнул.
— Дом, имущество?
— В сохранности, — ответил Уильям.
— Да ты богаче меня. — Дядя Болдуин попыхтел трубкой. — А ведь я почти всю жизнь без продыха… Но ты, наверное, гадаешь, зачем я пожаловал.
Уильям неопределенно улыбнулся, не сводя взгляда с внушительного дядюшкиного носа, на котором отблески огня играли, словно закатные лучи на вершине горы.
— Приехал повидаться, сынок, — объявил дядя Болдуин. — Не писал, потому что никогда не пишу, разучился уже. В тех краях, где я живу, никто никого не предупреждает. Всем рады. Не трудись объяснять, что здесь принято по-другому, сам знаю. Но я думал, твоя мать будет рада встретиться со старшим братом, через восемнадцать-то лет.