— Нина! — Жора, как почувствовав, оглянулся в ее сторону, выругался коротко. — Шени деда матхен!
Ругался он всегда на языке предков. Кавказец московского разлива, никогда не бывавший на исторической родине, не понимающий ни слова на родном языке, он в совершенстве изучил только грузинский мат.
— Нина! — Еще одна темпераментная тирада, сопровождаемая энергичной жестикуляцией. — Иди работай, Нина!
Работать так работать. Нина бросила плащик на стойку гардеробной и направилась к двери в служебку.
В посудомоечной царила тишина. Предгрозовая, чреватая взрывом.
Три женщины молча драили тарелки, стоя у моек справа, две гремели ложками и вилками у моек слева. Нина кивнула всем пятерым и подошла к своей мойке, на ходу заправляя волосы под косынку.
Молчание. Шум воды, грохот тарелок, позвякивание ложек о подносы… Нинина смена давно уже разделилась на два непримиримых лагеря.
Истоки вражды уходили в глубь веков. Во всем были виноваты проклятые латиноамериканцы. Во времена далекого, полузабытого мира здесь, в посудомоечной, стоял маленький телевизор. Ровно в восемнадцать десять вся бригада разворачивалась к нему. Ложки мыли на ощупь. Глаза были прикованы к экрану. По экрану бродила рыхловатая тетка, то ли Рохелия, то ли Лионсия, гнусаво жалилась на судьбу, безденежье и происки подлого дона Ортего.
Нинины товарки сострадали Рохелии всем сердцем. На Нину они давно махнули рукой как на увечную: Нина была глуха к стенаниям страдалицы бразильянки. Нина вообще была — ДРУГАЯ.
Мир рухнул в одночасье. Рыженькая Зоя, та, что у правой мойки, сочла, что Рохелия слегка раздалась в бедрах. Валентина, соседка Нины по левому ряду, вступилась за Рохелию, авторитетно заявив, что Рохелия не прибавила ни грамма. Зоя, заметив, что Валентине и самой не мешало бы похудеть, повторила: Рохелия толстая, как бочка, а дон Ортего…
«Не трогай Ортего!» — возопила Валентина, и весь левый ряд грудью встал на защиту смуглолицего красавца. Правому ряду ничего не оставалось, кроме как объявить Ортего уродом с лоснящейся рожей и повадками «голубого». «А уши? — добавила Зоя язвительно. — Посмотрите на его уши! Я бы такие уши изолентой к затылку приклеивала!»
Еще через пару минут Жора разнимал разъяренных посудомоек, опасливо ступая по линолеуму, усеянному осколками разбитых тарелок…
Телевизор был изъят. Пятеро баб, обменявшись ненавидящими взорами, вернулись к своим тарелкам и соусницам. С тех пор они молчали. Ни здрасте, ни до свидания. Нина попыталась было примирить враждующие стороны. Принесла бутылку шампанского на Восьмое марта. Зоя буркнула, что у нее от шампанского изжога. Валентина заметила, что изжога у Зои не от шампанского, а от злости, потому что она, Валентина, сама читала в «Метрополитен»… «Ах, ты читаешь „Метрополитен“?» — «…что изжога бывает у людей желчных и ядовитых». — «Про это пишут в „Метрополитен“? Да что ты врешь-то?! Тебе зарплаты не хватит „Метрополитен“ купить!»