Ну, и так далее, по накатанной схеме. Битье посуды, вопли Жоры: «Всех рассчитаю! Так орете, что в зале слышно! А-а, шени деда…» Нинино увещевающее: «Девочки! Успокойтесь, девочки! Я сама все выпью, до дна. Только успокойтесь…»
Она вспоминала об этом сейчас, стоя у мойки, поглядывая исподтишка на хмурые лица товарок… Вот она, загадочная русская душа, будь она неладна! Жизнь такая трудная, невыносимая, тяжкая жизнь, у каждой из этих женщин — уж это-то Нина знала доподлинно — ворох проблем, нескончаемый список домашних горестей. У Зойки парализована мать, у Валентины мужик погуливает в открытую. Обняться бы, выплакаться друг у друга на плече, выговориться всласть… Нет, надо поругаться в пух и прах из-за чуши собачьей, из-за какой-то там пышнотелой заокеанской доньи, которая…
— Девочки!
Нина вздрогнула от неожиданности. Выпустила мокрую тарелку из рук.
— Девочки, где Витя? — Перепуганная официантка заглянула в посудомоечную. — Там такое!
Витя был ресторанным вышибалой. В посудомоечной он крутился довольно часто. У Вити были виды на рыжую Зойку, но та его гоняла пока. Цену себе набивала.
— Там такое! — Официантка задохнулась от возбуждения. — Сейчас все друг друга поубивают! Где Витя-то?
Унеслась. Зойка решительно сняла с себя фартук и выскочила из посудомоечной.
— Куда, дура? — крикнула Валентина ей вслед.
Глядишь, и помирятся наконец… Нина закрутила кран. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Ой, девочки! — Зоя появилась на пороге. Глаза ее блестели ликующе, лоб и правое плечо были усеяны ярко-красными пятнами. — Девочки, там такая драка!
Она снова выскочила. Теперь и Нина ринулась за ней следом, крича на бегу:
— Зоя, стой! Ты в крови вся! Опомнись!
— Это не кровь! — И Зоя схватила Нину за руку, увлекая ее за собой в ресторанный зальчик. — Это кетчуп! Он в него кетчупом запустил, а в меня брызги полетели.
В зале творилось несусветное. Тот самый «новый русский», которого Жора прозорливо не пускал в заведение, только что перевернул стол и наступал теперь на худощавого брюнета. Брюнет пятился к дверям, натыкаясь на столы и стулья. Брюнет был бледен, взлохмачен и все время поправлял указательным пальцем съезжавшие на нос очки в стильной оправе.
«Новый русский» — он был уже изрядно пьян — наклонился, поднял за ножку валявшийся на полу стул, размахнулся…
— Дима! — раздался истошный женский визг. — Не смей, сволочь!
Хорошенькая шатеночка, совсем еще юная, эдакая Лолита для бедных (для «новых», поправила сама себя Нина насмешливо), метнулась к Диме, повисла у него на руке.
«Новый русский» отшвырнул Лолитку в сторону. Не рассчитал — в башке помутилось от пьяной злобы, — отшвырнул слишком сильно. Лолита отлетела к соседнему столику, упала, ударилась спиной об угол стола, опрокинув себе на колени бокал красного вина.