— Бедная девочка… — услышал он свой голос и бессильно повторил: — Бедная девочка!
Внезапно ему открылось истинное их положение дел, и он вскочил на ноги.
— Что бы ни случилось, я намерен уехать — уехать навсегда! — воскликнул он. — Я хочу, чтобы ты поняла это. О, не бойся — я найду причину. Но совершенно ясно, я должен уехать.
Она протестующе крикнула:
— Уехать? Ты? Разве тебе не ясно, что это все раскроет, — все будут в ужасе.
Он не нашел что ответить, и она сказала упавшим голосом:
— Что хорошего это принесет? Полагаешь, что-то изменится для меня? — Она взглянула на него с печальной задумчивостью. — Интересно, что ты чувствовал ко мне? Кажется странным, что я никогда по-настоящему этого не знала, — думаю, мы мало что знаем о подобного рода чувстве. Это, наверное, как напиться, испытывая жажду?.. Я всегда чувствовала себя в твоей власти…
Он склонил повинную голову, но она продолжала, почти ликуя:
— Не допускай и мысли, что я жалею! Я ничего не потеряла, лишь приобрела. Моей ошибкой было, что я стыдилась — только поначалу — того, какое дорогое это приобретение. Я старалась относиться к нему как к пустяку — говорить себе о нем как о «приключении». Я всегда жаждала приключений, и ты увлек меня в приключение, и я старалась относиться к нему, как ты, словно к игре, и убеждала себя, что рискую не больше твоего. Потом, когда снова встретила тебя, вдруг поняла, что рисковала больше, но и выиграла больше — такое богатство! Все это время я старалась наставить меж нами всяческие преграды — теперь я хочу все их снести. Я старалась забыть твой образ — теперь хочу помнить тебя всегда. Старалась не слушать твой голос — теперь не хочу слышать никого другого. Я сделала выбор — вот и все; ты был моим, и я хочу сохранить тебя. — Ее лицо сияло так же, как глаза. — Сохранить тебя вот здесь. — Она умолкла и положила руку себе на грудь.
Когда она ушла, Дарроу продолжал сидеть неподвижно, оглядываясь на их прошлое. До сей поры оно жило где-то на краю его сознания неким смутным розовым пятном, как облачко цвета лепестков розы, вдруг освещенное заходящим солнцем. Теперь там была необъятная угрожающая тьма, в которую он тщетно вперивал взгляд. Вся та история по-прежнему вспоминалась ему смутно, и лишь моментами во время их разговора какая-то фраза, жест или интонация девушки отзывались крохотной искрой во тьме.
Она сказала: «Интересно, что ты чувствовал ко мне?» — и он подумал, что ему это тоже интересно… Он достаточно отчетливо помнил, что никакая гибельная страсть — даже самая кратковременная — не имела места в их отношениях. В этом смысле его позиция являлась безупречной. Софи была своеобразным и привлекательным созданием, которому он хотел доставить несколько дней невинного удовольствия и которое было достаточно осторожным и опытным, чтобы понять его намерения и избавить его от своих тоскливых колебаний и превратных истолкований. Таково было его первое впечатление, и последующее ее поведение подтвердило это. Он ожидал найти в ней просто искреннюю и необременительную подружку, и она с самого начала была такой. Так не его ли впоследствии стали раздражать ограничения, которые он сам же и установил? Не его ли уязвленное тщеславие, ища для себя успокоительный бальзам, стремилось погрузиться в целительный источник ее сочувствия? В сбивчивом воспоминании о тогдашней ситуации он казался себе не столь уж невиновным в подобном стремлении… Хотя в первые несколько дней эксперимент был исключительно удачным. Ничто не омрачало радости ей и удовольствия ему. Тень усталости, чудилось ему, закрадывалась в их взаимоотношения очень постепенно. Возможно, оттого, что, когда ее легкой болтовни о людях стало недостаточно, он обнаружил, что ей нечем больше увлечь его, или просто поддавшись очарованию ее смеха или грации, с которой однажды в лесу Марли она сбросила шляпку и, закинув голову, внимала зову кукушки; или оттого, что, когда бы он ни оглядывался неожиданно на нее, ловил на себе ее затаенный взгляд; или, возможно, от всего этого вместе наступил момент, когда никакие слова уже не выражали ни высоты, ни глубины того счастья, которое они давали друг другу, и слова естественно заменил поцелуй.