Поцелуй так или иначе случился в нужный момент, чтобы спасти их авантюру от катастрофического конца. Они подошли к той точке, когда удивительные воспоминания Софи начали иссякать, когда ее будущее было полностью обсуждено, ее шансы на театральную карьеру тщательно изучены, ее ссора с миссис Мюррет пересказана с новыми подробностями и когда, вероятно сознавая, что и ее средства, и его интерес к ней истощаются, она совершила фатальную ошибку — заявила, что видит, как он несчастен, и стала умолять его сказать почему…
Тот его поступок не дал сорваться в признания, грозившие разрывом, и уберег ее от риска неприятных сравнений; и, едва поцеловав Софи, он почувствовал, что она никогда больше не будет надоедать с подобными вещами. Она была из тех стихийных созданий, которые живут всецело эмоциями и становятся неинтересны или сентиментальны, когда пытаются выразить чувство через слово. Проявленная им нежность возвратила ее на место, отведенное ей природой, и у Дарроу было такое ощущение, будто он обнял дерево, а из того расцвела нимфа…
Одно то, что больше не нужно было слушать ее, невероятно усилило ее очарование. Она, конечно, болтала, как обычно, но это не имело значения, поскольку он более не делал никаких усилий, чтобы следить за ее словами, терпел звук ее голоса, как музыкальный фон для его мыслей.
В ней не было ни капли поэзии, но в ней было нечто, что пробуждало поэзию в других; и в моменты страсти воображение не всегда чувствовало разницу…
Лежа с ней в тени деревьев, Дарроу ощущал ее присутствие как часть очарованного покоя летнего леса и смутного блаженства, наполнявшего его чувства и утишающего боль уязвленной гордости. Все, что он пока еще просил у нее, — это коснуться руки или губ, и получал разрешение, когда они лежали там долгими теплыми часами под песню дрозда, журчащую, как фонтан, и шелест летнего ветерка в листве, и она была так близко, между свисающими ветвями и полями его шляпы, тонкая белая фигурка, притягивающая все плывущие паутинки радости…
И еще он припомнил, как заметил, когда они лежали, глядя в просветы между кронами, конские хвосты перистых облаков, летящих по небу. Он сказал себе: «Завтра будет дождь», и от этой мысли будто стало еще теплее и солнце ярче заблистало на ее волосах… Может быть, не затяни небо облаками, у их приключения не случилось бы продолжение. Но облака принесли дождь, и на другое утро он увидел в окне холодную серую муть. Они собирались отправиться на целый день на экскурсию по Сене до Большого и Малого Андели и Руана, и теперь оба были несколько растеряны, не зная, как убить время… Были, конечно, Лувр и Люксембургский дворец; но он уже пытался смотреть с ней картины, и она поначалу с таким постоянством восхищалась худшими полотнами, а потом и вовсе потеряла всякий интерес к музейным сокровищам, что у него не было желания повторять подобный эксперимент. Так что они вышли на холод и дождь, погуляли по улицам и в итоге свернули к безлюдным колоннадам Пале-Рояля и там уселись в столь же безлюдном ресторане, где перекусили в одиночестве и в меланхолическом настроении; обслуживал их бледный пожилой официант, похожий на жертву кораблекрушения, который уже отчаялся увидеть парус на горизонте… Удивительно, что он вспомнил сейчас лицо того официанта…