– За что, о Господи?!
– За то, что родила на свет недостойных детей и приняла не менее недостойного зятя. Этой ночью мой младший сын де Конти и зять герцог де Лонгвиль тайно покинули особняк и отправились в Париж, чтобы быть рядом со своей сестрой и супругой. Оказывается, моя дочь не только не страдает от недугов, но объявила себя сторонницей мятежников, и более того – она желает стать их вдохновительницей! Я, Ваше Величество, обесчещена!
– Вам не в чем себя винить, принцесса. Разве не вы дали жизнь победителю при Рокруа и во множестве других сражений? Горстке мятежников не устоять против нашего героя!
Узнав новость, принц Людовик де Конде впал в такую ярость, что никто не отваживался к нему приблизиться. Разбив все, что только можно было разбить, он ринулся к юному королю, рядом с которым находился и Мазарини. Де Конде поздоровался положенным поклоном и тут заметил на спинке одного из кресел маленькую обезьянку. Ей он поклонился еще ниже и произнес издевательским тоном:
– Привет и главнокомандующему парижан!
Обезьянка и в самом деле чем-то напоминала его нескладного младшего брата, над которым сейчас посмеялся Конде.
В конце января Париж был почти полностью отрезан от остальной страны. Свободной оставалась только дорога на Шарантон. Ведущий туда мост и сам город все еще были в руках мятежников. Конде решил атаковать.
Понимая, какая опасность грозит городу, парижане собрались на Королевской площади, решив двинуться в поход и защитить единственную артерию, связывающую их с внешним миром. Было их двадцать тысяч человек. Однако когда они добрались до деревни Пикпюс, их было всего двенадцать тысяч. Да и эти храбрецы, которые все же добрались до поля сражения, бросились врассыпную, едва завидев королевскую армию. А в это время господин де Кланё, наместник Шарантона, с отрядом перебежчиков пытался сопротивляться бешеной атаке, которую вел против них Гаспар де Колиньи. Де Кланё, правда, не питал особых надежд на успех – в прошлом он был солдатом Конде и знал, с кем имеет дело. Сопротивление мятежников было сломлено, пуповина, еще питающая Париж, перерезана.
Людовик Конде примчался из Венсена, чтобы распорядиться победой, и увидел, как четыре человека несут носилки, на которых лежал Шатильон, у него был сломан позвоночник, проткнут живот, но он был еще жив. Людовик замер, потрясенный, слезы брызнули у него из глаз, он распорядился, чтобы раненого как можно бережнее доставили в Венсенский замок, и, чтобы быть уверенным, что его понесут осторожно, сам взялся за носилки. Он не замедлил послать вестового к жене Шатильона в Сен-Жермен.