За Натаниэля будут молиться младшие Старбаки. Молиться тихо, чтобы не услышал отец. Шестнадцатилетний Фредерик-Джордж, родившийся с сухой левой рукой; пятнадцатилетняя Марта-Абигейл, как две капли воды походившая на Натаниэля нравом и внешностью; двенадцатилетний Сэмюэль-Вашингтон. Остальные пятеро детей преподобного Элиаля умерли в младенчестве.
— О чём задумался, Нат?
— О семьях. О том, как они тают, теряя по одному человеку. Как моя меня, например. Тают, а потом и вовсе распадаются.
Как у Салли. И у Ридли, когда Старбак его убьёт. Убьёт ли? Натаниэль покосился на Ридли, дремлющего в седле. Задумывать убийство и осуществить его — разные вещи.
Приглушённый треск стрельбы заставил его вздрогнуть.
— О, Господи! — вырвалось у Адама, как молитва.
Стреляли не близко. Кто палил, в кого палил? Где-то на востоке, где серая пелена теней постепенно сползала с зелёных холмов, затаился враг.
Вновь накатил страх быть убитым. К нему примешивалось другое чувство. Прислушавшись к себе, Старбак с удивлением понял, что больше, чем погибнуть, он боится бояться. Ночь с Салли что-то изменила в нём, превратив слабость в силу, отчаяние в надежду, сомнения в уверенность. Перерождение, которого не дало ему крещение, дал ему грех.
— Очнись, Нат. Нас мой отец зовёт.
— Ага.
Старбак тронул Покахонтас, и кобылка послушно порысила за жеребцом Адама на правый фланг.
— Прежде чем ехать к Борегару, — как-то нерешительно произнёс Фальконер, — я хочу убедиться в том, что опасения болвана Эванса беспочвенны. Небольшая рекогносцировка. Ты, как, Нат, не против небольшой прогулки верхом?
Слегка подивившись тёплому «Нат» вместо привычного уже «Старбак», юноша ответил:
— Не против, сэр.
— Вот и отлично, — быстро сказал Фальконер, — Адам, ты с нами.
Втроём они спустились по склону к окружённому деревьями каменному зданию у перекрёстка. По тракту, отчаянно скрипя, катились два орудия, влекомые взмыленными лошадями. Лихо проскочив меж двух упряжек, полковник свернул на северную дорогу. Она вывела крохотный отряд на лесистый гребень, где полковник и остановился.
Достав подзорную трубу, Фальконер приложил её к глазнице, долго всматривался в церквушку на вершине следующего бугра. Тянулись бесконечные леса, в отдалении белела ферма, и ни единой живой души. Полковник сложил трубу:
— Согласно карте Эванса это церковь Седли. Рядом несколько удобных бродов, однако янки не видно. Кроме тебя, Нат.
Старбак последнюю фразу воспринял, как шутку и улыбнулся:
— Я — добрый виргинец, помните, сэр?
— Больше нет, — покачал головой Фальконер, — Это не рекогносцировка, Нат. Янки нечего делать на этом направлении. Я привёл тебя сюда, чтобы попрощаться.