Нет, думал юноша, войны не будет. Побряцают оружием, попугают друг друга и разойдутся миром. Американцы могут бить дикарей, закореневших в безбожии, или резать алчных наёмников, служащих заморскому тирану, но убивать друг друга? Нет, здравый смысл восторжествует, а страсти улягутся. Господь не допустит войны промеж возлюбленными чадами своими. Ну, не то, чтобы совсем не допустит, закралась предательская мыслишка. Может, один, крохотный такой, молниеносный рейд под развевающимися знамёнами и воздетыми клинками сквозь дым пылающих станций и пламя горящих паровозов…
— Ещё шаг, парень, и в твоей башке станет дыркой больше! — предупредил откуда-то голос, резкий и глубокий, похожий на скрежет напильника по железу.
От неожиданности у Натаниэля вырвалось ругательство. Он натянул удила, и кобыла послушно замерла.
— Или всё же пальнуть в тебя? — поразмыслил вслух невидимка.
И Натаниэль, по наитию какому-то, не иначе, понял, что нашёл своего дракона.
Или, вернее, дракон нашёл его.
Преподобный Элиаль Старбак наклонился вперёд и стиснул аналой с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а прихожане с передних скамей решили, что крашеной в белый цвет кафедре конец. Близко посаженные глазки на худом костистом лице с жидкой седой бородкой яростно буравили слушателей, пока преподобный выискивал слово, достаточно полно передающее его праведный гнев.
Церковь была набита битком. Свободные места отсутствовали как на скамьях, так и на галерее. А вместить церковь могла немало народу. Здание было просторным, высоким, квадратной формы, лишённое каких-либо украшений, даже витражей; простое и суровое, как те проповеди, что в нём произносились. Единственной уступкой новым веяниям являлась фисгармония, купленная для аккомпанимента облачённому в чёрные хламиды хору. Освещался дом молитв газовыми лампами, обогревался пузатой печкой. Её, впрочем, топили последний раз много месяцев назад. Сейчас, весенним воскресным утром, в церкви и без печки дышать было нечем. С ужасом представляя, что будет твориться здесь летом, паства энергично обмахивалась платками и веерами. Преподобный тянул драматическую паузу, и кисти с зажатыми в них разнородными опахалами замирали одна за одной. Прихожане обратились в слух, затаив дыхание.
Нужное слово, наконец, нашлось. Преподобный воздел в воздух руки и выплюнул что есть силы:
— На блевотину свою!!!
На галерее заплакал ребёнок. Всхлипнула женщина.
Преподобный хватил кулаком по аналою, и грохот разнёсся по церкви пушечным выстрелом. После проповедей ладони Элиаля Старбака всегда были покрыты кровоподтёками и синяками. Библии тоже не выдерживали религиозного пыла преподобного: каждые два месяца приходилось обзаводиться новой.