Молча хлебнули – жидкий, обжигающий глотку огонь, семидесятиградусный первач, валящий с ног. И впрямь – хотелось свалиться с ног и лежать, лежать… все время лежать.
Хозяин молча разлил еще по одной, мутная жидкость колыхнулась в стаканах, когда он неловко задел столешницу. Хлебни – и огненная вода выбьет из головы остатки мыслей, поработит память, сделает врагов друзьями… только потом будет еще мерзее.
Покачав головой, Григорий отставил бокал в сторону.
– Я еду. А ты?
Хозяин взял стакан, подержал его в руке – и поставил на стол
– Ничего не изменишь.
– Изменишь. У тебя сын куда убег?
– В Екатеринодар поехал…
– Если не мы… разгребать придется ему. Надо, Петро.
Словно вихрь ворвался в курень… и хозяин едва успел подхватить четверть самогона, где еще больше половины осталось, а вот стакан подскочил и грохнулся на пол, и покатился, оставляя блестящую пленку на струганных половицах, и тревожно захрючала проснувшаяся свиноматка…
– Но, будя!
– Пшел! Пшел вон с куреня!
Наталья, получив первый отпор отскочила, подбоченясь, уперла руки в бока
– Пшел с куреня сказала! Сыч проклятый, сам не живешь и казакам не даешь, на войну подбиваешь… пшел!
– Будя! – крикнул хозяин дома – не гневи! Как скажу так и будет!
– Скажет он! С куреня ни ногой! Ему надо – пусть и едет на свой восток! Забыл как братьев схоронил!? Забыл, какой вернулся!? Не пущу со двора…
Хозяин с немалой силою своей навалился и выдавил жинку свою на баз, где и отвесил ей, по видимому, горячих, что в мужской разговор вмешалась. Потом – вернулся, грохнулся на колченогий табурет, хлопнул от души по столешнице. На базу тихо всхлипывала жена.
– Когда же кончится то… На кой черт нам то все это…
– Без тебя – не справлю службу, сам знаешь. Ты казачина дельный, еще двоих – и можно.
– А кого еще то?
– Губастого покличу… и Чебака.
Хозяин с сожалением посмотрел на едва заметную пленку на полу – след от пролитой горилки. Дорогая нынче горилка…
– А и дело… – наконец сказал он – помирать, так один раз.
На баз свой Мелехов пришел уже к вечеру, веселый, но ступал твердо. Захлопнул ворота, лязгнул засовом, тяжко тупая по земле прошел в дом. Жинки дома не было – со скотиной занималась. Немного подумав, казак полез на печь, и на ней, в самом дальнем углу, нашел то что искал – длинный, пахнущий смазкой, обернутый брезентом сверток. Стащил его с печи, освободил на столе место, аккуратно развязал завязки, развернул брезент. Перед ним было то, к чему он поклялся всеми святыми больше не прикасаться – оружие. Тяжелый Браунинг БАР лицензионной работы под русский трехлинейный патрон и два германских Маузера – пистолет, и пистолет-карабин с отъемным прикладом и длинным, морским стволом. Когда то давно это оружие здорово выручало его, потом оно долго лежало забытое, на печи, но зачем взял с собой, если не думал, не подозревал, и даже смутно не надеялся, что придет время, и руки снова лягут на холодную сталь, ощутят смертоносную тяжесть оружия.