— Повезло тебе, Глеб, — услышал Чужинов голос Кошелева.
Обернувшись, он увидел его, опирающегося на Егора.
— Тебе повезло, — повторил тот. — Или, возможно, есть какая-то другая причина?
Другая причина? Мотоцикл тарахтит так, что его издалека слышно. Хотя… Уже на асфальте у «Днепра» сдох генератор, не привык мотоцикл к таким дальним вояжам, и сюда Глеб добирался на аккумуляторе. И если верно то, что утверждает Кошелев… Хотя, может быть, и действительно просто повезло.
* * *
Кошелев умер ночью. Возможно, его погубило то, что они перебрались на соседний холм, подальше от дороги и от моста, и на этом настоял сам Кошелев. К подножию он шел своими ногами, с помощью внука Егора, но вверх по склону Глебу пришлось нести его практически на себе.
Они расположились у раскидистой сосны. Когда-то очень давно дерево лишилось верхушки, и потому выросло похожим на гигантский куст. То, что и необходимо, если придется спасаться от нападения.
«Вряд ли они умеют лазить по деревьям, — размышлял Глеб. Еще в усадьбе он обратил внимание на конечности этих чудовищ, и они не были похожи ни на что. Ни на копыта, ни на звериные лапы, ни на обезьяньи, какая-то дикая смесь. — Главное, успеть вовремя на дерево забраться, потому что провести на нем целую ночь — занятие еще то».
Вторая половина ночи прошла в полудреме. По утро его принялось клонить в сон так, что веки, казалось, налились свинцом. Но едва он закрывал глаза, как ему мерещилась распростершееся в прыжке чудище с оскаленной пастью, Глеб судорожно хватался за ружье, ошалело оглядываясь вокруг.
Когда он в очередной раз водил перед собой ружьем, стряхивая остатки приснившегося кошмара, послышался голос Кошелева:
— Ты бы вздремнул, Глеб, я уже выспался.
В сереющем рассвете лицо его выглядело особенно бледно, но голос как будто бы звучал бодро.
— Как вы, Андрей Владимирович?
— Нормально, Глеб, нормально, спи, разбужу.
Чужинов прижался спиной к стволу сосны, накинул капюшон толстовки на голову, сунул руки под мышки — куртку отдал Егору, ему нужнее. Под утро значительно посвежело, и все же спать хотелось до одури. Казалось бы, с чего уставать, но за день он вымотался так, что чувствовал себя как будто выжатым.
«Нервы, все нервы, больше всего всегда пугаешься неизвестного».
Поерзал, устраиваясь поудобнее, несколько раз положил руку на лежавшее рядом ружье, как бы примериваясь, и заснул.
То, что Кошелев умер, Глеб понял сразу, едва открыв глаза. Было уже светло, вовсю пели птицы, радуясь новому дню, которое Кошелеву встретить уже не пришлось. Чужинов взглянул на Егора, завернувшегося в его куртку и свернувшегося калачиком.