Хорень так умаялся, что даже всхрапнул маленько, казалось, совсем чуть, только глаза закрыл, а открыл – солнышко уже в небе. Не сразу и понял, где это он, спробудку заерзал, пытаясь выбраться из-под наваленного сверху. Тем себя и выдал, лежал-то под тюками у купца, с которым давеча спорил. Услышал, что тому бежать советуют, спрятался, чтоб вовремя показаться, да заснул. Теперь вот попался, набросились на него, схватили. Если б только за руки, отбился бы, так ведь за ноги уцепили, лицом вниз много ли навоюешь? Потом уж и руки скрутили, галдят по-своему, вроде и понимает Хорень, да не совсем. Как на ноги поставили, глянул на него купец, отпрянул сначала, потом оглянулся кругом, усмехнулся. Глянул и Хорень – уплыл-таки норманн-то, далеко уж Ладога, быстро лодья под парусом прошла. Вокруг лес по берегам, никто на помощь не придет, кричи не кричи. Видно, оттого стал купец варяжский в себе уверен, руками бока подпер, усмехается:
– Что, ладожанин, зачем на мою лодью забрался? Воровать хочешь?
Рассердился на такие слова Хорень, вовек чужого не брал!
– Пошто вором зовешь?! Ты вечор спор затеял, об заклад бился, да сбежал, аки тать в нощи!
Забыл Хорень, что купец не понимает, тот же все по-норманнски лопотал. Сам он понимать понимает, а сказать не может, что и знал, враз забыл. Купец кликнул кого-то, приблизился мужичонка сморщенный, весь скукоженный какой-то. Сначала залопотал по-чудински, Хорень понял, сосед у него Якун, тот чудин, да отвечать не стал, сплюнул только. Мужичок на купца оглянулся, словно прощенья просил, снова залопотал, теперь уж и не поймешь как. Отвернулся от него Хорень, чего с убогим разговаривать! К купцу обратился:
– Скажи своему псу, чтоб по-славянски болтал, коли хочет, чтобы я отвечал, а нет, так пусть уйдет, плешивый.
Мужичок аж взвился весь:
– Ах ты ж! Станешь обзываться, себе же хуже сделаешь!
Понял Хорень, что надо норманнские слова вспоминать, не то этот сморчок такого натолмачит, что и к берегу приставать не станут, тут порешат. Поднапрягся словенин, кое-как объяснил купцу, что пошутил, хотел испугать поутру, да заснул.
Расхохотался норманн во все горло:
– Тебе твоя шутка жизни стоить будет!
Смотрит Хорень на хохочущих вокруг здоровенных викингов и понимает, что их сила. Разозлился, решил, пора норманну про давешний спор напомнить, да только не подберет он тех слов. Хорень толмачу:
– Переводи, собака, но не шуткуй, я норманнский понимаю, говорить только не могу!
И купцу про спор напоминает. А толмач свое лопочет, прислушался Хорень, весь аж позеленел, недаром норманны за мечи похватались. Переводил тот, что, мол, ругает купца ладожанин ругательски, говорит, что слаб он, как новорожденный. Хорень пнул толмача что было сил, да сам, как мог, закричал купцу и остальным норманнам, что врет тать, не то говорил! От злости да с перепугу и слова нужные вспомнил. Стал сам купцу про спор напоминать. Понял его норманн, снова захохотал: