– И что с того?
– Да я ему – ведь никто не читает! А он… круг, говорит, у тебя не тот. Молод. Роман читать нужно после сорока, да и то, мол, рано. А тебе что, уже больше, спрашиваю? Представь, отвечает: да.
– Ты, что же? Удумал прочесть?
– Я просто… вспомнил…
– Однажды мой знакомый… – Галина Андреевна сделала паузу, – назовем, его господин N… как-то в поезде услышал другое. Один из пассажиров, по всей видимости, человек с претензиями, заявил, что не знает никого, кто бы прочел все три главных романа Толстого.
Она наклонила голову и стала внимательно рассматривать ногти, поймав себя на мысли о неуместности примера из своего прошлого.
– И?
– Что «и»? Да ничего, – женщина встала и взяла пилку. – Просто этот знакомый ответил: такой человек перед вами. «Неужто читали?» – был следующий вопрос. «Не просто читал. Изучал» – ответил тот. Вот и всё.
– Так он, наверное, филолог?
– Никакого профессионального отношения к литературе.
– А кто это? Я его знаю?
– Нет. Да быльем поросло, – Галина с досадой отложила пилочку. – Я же сказала: вот и всё.
– Ты как будто что-то скрываешь… – раздраженно бросил Бочкарев. – Сама же говорила… никакой ревности…
– Не говорила, а просила…
– Договорились ведь.
– Дорогой, я ничего не скрываю… просто не хочу вспоминать некоторые события и фамилии. Тем более они вычеркнуты, а лица стерлись…
– И все-таки упоминаешь. Я заметил – ты смутилась.
– Послушай, если ты о чем-то рассказываешь и цепь твоих рассуждений упирается в факт посещения туалета… причем его не миновать – он играет определенную роль, ты смутишься? Ну, чтобы деликатнее это изложить? А?
– Да никакой это не туалет… – с досадой бросил мужчина. – Ладно… проехали. – И махнул рукой.
– Виктор… Витя… – Галина Андреевна пересела к нему на диван и положила руку на голову, – зачем ты так? Ведь из мухи слона. Разве всё, что было… для этого? Ради такого напряга… не из-за чего? Просто поздно, ты устал. – Она улыбнулась. – Ох, уж это полнолуние. Мужчина, – игривость тона развеяла сомнения, – давайте-ка я вас лучше поглажу… – и ласково добавила: – отвлеку, успокою…
– Ну, ну… обожгу и утомлю… – проворчал всё еще недовольный Бочкарев, но прикрытые глаза выдавали согласие.
Слова и ладонь, вместе с тихим голосом стали будто отдаляться, исчезать, превращаясь в летящие бабочки, которые колыхались из стороны в сторону, разбрасывая разноцветье крылышек по небосводу дня… а зайчики от них начали выхватывать домики, дома, улицу и неожиданно нарастающий гул мотора в темнеющем полукруге арочного проезда.
Автомобиль буквально вынырнул оттуда, резко свернул, огибая угол арки, резина завизжала, и человек, цеплявшийся за крышу, отлетел на стену. Распластанное тело, потеряв инерцию и размякнув, медленно сползло на тротуар.