— Лилек, ну что это ты городишь? — Никита растерянно уставился на нее. — При чем тут Наткина болезнь и замужество моей тещи?
— При том! — вздохнула Лиля, задумчиво вертя в руках пуговицу пиджака Турбина. — Твоя милая теща почему-то стала считать Натку и ее темноту своей карой. Наказанием. Виной, что ли. С тех пор у них в доме стало просто невыносимо. Вину надо было переложить на кого то другого, Алла не хотела одна нести такой груз. Она поначалу изводила капризами и слезами Антона Михайловича, но тот не поддался. Для него светом в окошке стала только Натка. Он весь ушел в нее, в ее интересы, вкусы, потребности. Часами возился с ней, читал, купал, водил по педагогам и врачам, учил считать, петь и ориентироваться в пространстве. Алла Максимовна тогда совсем озадачилась, ведь на ее стенания они вдвоем почти не обращали внимания. Слепота Натки стала для них как бы особым паролем, увлекательной игрой. Игрой — преодолением. То, что девочка тратила, играя в темное, туманное, заколдованное царство, много эмоциональных и физических сил, наша драгоценная Алла Максимовна как бы и не понимала, и не принимала. Ребенок то — смеялся.
— Нет, ну а что Натка еще — то должна была делать? — Никита непонимающе пожал плечами. — Рыдать что — ли день и ночь?! — в голосе его слышалось невольное возмущение.
— Наверное! По понятиям мадам только это и было уместно. Она придиралась к дочери не внешне, а как то изнутри, все время пытаясь опустить, снизить ее планку самоценности. Она — не такая как все, ей опасно играть во дворе, ей не обязательно смотреть вместе со всеми детьми мультик, она ведь все равно ничего не видит. Натка упрямо твердила: «Мамочка, но я же все слышу!» Но сама Алла — не слышала ее. Так было удобней: строить из себя мученицу-страдалицу, преданную мать. Кроме того, Алла сильно нервировала Натку всякими походами по врачам. Те уже не могли вернуть мадам ее милое Совершенство в кружеве и бантах с ясными глазенками — таким чудом Натуся была только до двух с половиной лет, мадам же этого по прежнему упрямо жаждала. До тех пор, пока в одном из кабинетов профессор офтальмологии, не рявкнул оглушительно на нее, чтобы она, в конце то концов, научилась принимать жесткую реальность, а не витала в каких то там миражах. После этого девочке вместо повторной операции по прижиганию сетчатки купили рояль. И Алла его тотчас тихо возненавидела.
— Ты придумываешь, Лилек! — растерялся Никита. — Это на самом деле — ужасно! Откуда ты все это знаешь?
— Нет. Не ужасно. Просто об этом никогда не говорят вслух. Алла дико ненавидела рояль. Она его своей ненавистью просто — одушевляла. Это Натка могла всегда все списать на то, что ей кажется, но я, я-то отлично видела все жесты, ужимки, всякое выражение глаз ее матери. Я была очень близкой в их доме. И потом, ты знаешь, меня жизнь так пообломала, что я рано научилась отличать истинное от фальшивого! Мне моя маман и вздохнуть-то не дала, на тот свет отправилась, раз за Любимым ее нельзя было кинуться! — Лиля присела к туалетному столику, устало провела расческой по волосам, и тотчас отложила ее. Она словно витала мыслями где-то далеко. — Так что я не придумала ничего. Я видела. Когда Алла приближалась к роялю у нее на лице было такое отвращение, словно она вдруг увидела змею или наступила на нее! Это и понятно. Ведь у Натки появился еще один союзник. Еще один друг. Потом пришла Валерия. И, о, маленькое счастье — притворство в доме Ивинских вдруг перестало быть самой основной ролью Аллы! Она могла перевести дух. У нее появился стабильный партнер по «театру жизни» — собственный муж. Втайне — нелюбимый еще сильнее, чем раньше. Влюбившийся в Валерию моментально, до остановки дыхания. Сначала Алла готова была убить его. Не от ревности. От досады. Она понимала, что теперь у нее и вовсе нет над ним не то, что власти, а даже и ее иллюзии. А так как проигрывать она совсем не любила, то лицемерием мужа взяла реванш за погубленную гордость. Ему пришлось лгать, она вранье принимала, значит, они были союзниками поневоле.