Я поневоле согласился.
– Только представьте! Поступает человек дурно, и тут же одна гигантская рука хватает его покрепче, а другая хлещет и хлещет кнутом, пока человек не обезумеет от боли… – Плётка в её руке со зловещим свистом рассекла воздух. – Это подействует на людишек почище заумных нравоучений.
– Ты сегодня чересчур кровожадна, Кейт, – заметил мой друг.
– Ну, что ты, Джек, – рассмеялась она. – Я всего лишь предлагаю мистеру Армитеджу поразмыслить над моей идеей на досуге.
Тут они принялись вспоминать о днях, проведённых в абердинской глуши, а я смог наконец рассмотреть миссис Мертон, которая во время нашей краткой беседы не проронила ни слова. Старушка была престранная. Прежде всего в ней поражала совершенная блёклость, полное отсутствие иных тонов: абсолютно седые волосы, бледное лицо, бескровные губы. Даже глаза голубели слабо, не в силах оживить общей мертвенной бледности, которой вполне под стать было и серое шёлковое платье. На лице её отпечаталось какое-то особое выражение, но определить его я пока затруднялся.
Она сидела с работой, плела какие-то старомодные кружева, и от движения рук её платье шуршало сухо и печально, точно листья в осеннем саду. От неё веяло чем-то скорбным, гнетущим. Придвинувшись вместе со стулом поближе, я спросил, нравится ли ей в Эдинбурге и как долго она здесь прожила.
Поняв, что я обращаюсь к ней, старушка вздрогнула и взглянула на меня с испугом. Я вдруг понял, чтó за выражение не сходило с её лица, какое чувство постоянно владело ею, – страх. Жуткий, всепоглощающий страх. Он отпечатался на лице старушки явственно – я мог бы поклясться, что когда-то она испугалась так сильно, что не знала с тех пор иных, кроме страха, чувств.
– Да, мне тут нравится, – ответила она тихо и робко. – Мы пробыли долго, то есть не очень долго… Мы вообще постоянно ездим, – неуверенно добавила она, словно боясь выдать какую-то тайну.
– Вы ведь, насколько я понимаю, родом из Шотландии? – спросил я.
– Нет, то есть не вполне. У нас вообще нет родины. Мы, знаете ли, космополиты. – Она оглянулась на стоявшую у окна мисс Норткотт, но влюблённые были поглощены друг другом. И тут старушка неожиданно наклонилась ко мне и чрезвычайно серьёзно шепнула: – Пожалуйста, не говорите со мной больше. Она этого не любит. Я ещё поплачусь за наш разговор. Пожалуйста…
Я хотел было выяснить причину столь непонятной просьбы, но, увидев, что я снова собираюсь к ней обратиться, старушка поднялась и неспешно вышла из комнаты. Разговор за моей спиной тут же оборвался, и я почувствовал на себе пронзительный взгляд серых глаз.