Сперва две человеческие тени проплыли по щебенке мимо затаившегося охотника, а затем в молчании медленно прошли два человека. Один был высок, строен, ступал грациозно, легко и бесшумно, а другой шагал тяжело, пыхтел, громко хрустел сандалиями и по виду был человеком грузным и кряжистым. Первого звали Иудой из Иерусалима, второго – Филиппом из Вифсаиды.
Филина они, разумеется, не заметили, а он проводил их долгим, одновременно испуганным и злобным взглядом.
На развилке, где от широкой, гравиевой дороги, ведущей на Иерихон, ответвлялась песчаная дорога, вводившая в Вифанию, в пространном треугольнике, образуемом этим разветвлением, росли финиковые пальмы. И вот, в глубине рощицы светился какой-то странный огонек, тени какие-то не то двигались, не то дрожали под луной, и голос какой-то высокий и резкий, то ли человеческий, то ли птичий, не то бормотал, не то клекотал в тишине ночи.
Филипп и Иуда остановились.
– Бьюсь об заклад, это Фаддей. Вывел на полночную проповедь своих адептов, – сказал Филипп.
– Иуда Иаковлев? – переспросил Иуда Искариот и предложил: – Давай послушаем, о чем они говорят.
– Ты что, никогда не слышал Фаддея? – усмехнулся Филипп. – Во-первых, говорит один он. А во-вторых, он витийствует о том же, о чем всегда: о борьбе добра и зла, об истине и лжи, о злых силах, которые особенно свирепствуют в полночь… Хочешь, я сам перескажу его лекцию? Слово в слово.
– Я хочу послушать его. Давай я останусь, а ты иди спать, – предложил Иуда.
– Нет-нет, я с тобой. Я тоже, пожалуй, послушаю, – словно испугался Филипп и, тяжело вздохнув, прибавил: – Спать совершенно не хочется. Как будто и ночи не наступило…
– Только давай зайдем слева, против луны, чтобы никто нас не заметил, – серьезно сказал Иуда, а потом улыбнулся Филиппу: – Если он увидит тебя, он тут же прервет свою, как ты говоришь, лекцию… Он глубоко уважает тебя и всегда смущается в твоем присутствии.
– Я буду тих, как змея, и нем, как рыба, – ответил Филипп и сверкнул под луной своими выпученными влажными глазами.
Они еще немного прошли по Иерихонской дороге, а затем свернули в рощицу и осторожно подкрались к тому месту, где горел странный огонек и колебались людские тени. Встав за деревом, они стали наблюдать и слушать.
Под пальмами собралось человек пятнадцать. Тот, который стоял в центре, резко выделялся из группы. Он был ниже остальных ростом и весьма хрупкого, даже тщедушного телосложения. Лицо его почти полностью было скрыто черной бородой, так как волосы росли не только на подбородке и вокруг рта, но совершенно закрывали губы и щеки. Вверху его борода соединялась с такими же черными и густыми волосами, которые наползали ему на брови, а сбоку и сзади спускались на плечи, словно войлочный шлем. И трудно было сказать, где кончалась борода и начинались собственно волосы. В этих зарослях даже нос был едва виден, зато торчали из них большие, круглые глаза с поразительно черными зрачками и непривычно белыми белками. Эти глаза сейчас светились в темноте, причем белки как бы излучали грусть, а черные зрачки сверкали радостным возбуждением.