— Мир кончится совсем. Как тот, в котором небесный барашек съел все звезды…
— Что, Хаидэ?
— Ничего. Я сказку вспомнила.
Снова погасли светлые точки на черном лице Торзы. И голос его стал глухим, медленным. Вдалеке кто-то затянул тихую песню.
— Я увидел ее в степи, у мелкой речушки. Мы возвращались с охоты, втроем. И, отпустив коней, легли спать у быстрой воды, где прохлада. Никто не увидит воинов нашего племени, если мы сами не захотим того. Так и они. Пятеро воинов, они скакали, пригнувшись к гривам своих кобылиц, ветер играл хвостами, черными и гнедыми. И волосы выбивались из-под блестящих шлемов. Мы смотрели из-за густых ветвей, распластавшись ящерицами, как они спешились и переговариваясь, огляделись. Они делали это по-настоящему, как подобает воинам, и увидели все: ветки ивы в воде, рыб, идущих из глубины за мухами, сухие листья, уплывающие к далекому морю. Не увидели только нас. И думая — одни, сняли шлемы, панцири и поножи, сбрасывая их на песок. Четверо. Пятая стояла на холме, медленно поворачиваясь, готовая прокричать тревогу. Но наши кони паслись в дальней ложбине, и только наш зов мог достать их оттуда. Твоя мать, Хаидэ… Она была… Когда сегодня ты взлетела на Брата, я думал, время повернулось и потекло в обратную сторону…Они плескались в воде, как девочки моются после долгой зимы, смеялись и брызгали друг на друга. Но не как девочки, они смывали с рук и белых шей красные разводы. И панцири, что лежали на песке, потемнели от крови и пота.
Я смотрел. Хочешь знать, что я видел?
Торза поднял голову, и бледный свет луны залил его лицо, будто омывая ночными слезами. Хаидэ молчала, глядя на блестящие глаза, как у слепца, который, прислушиваясь, весь мир рисует картинами, видными только ему…
— Посмотри на свои руки, вытяни их перед собой и посмотри. И — ноги. Когда идешь, крепко ступая по траве, они сами находят путь, как степные зверьки, будто на каждом пальце у них по глазу… У тихой воды, Хаидэ, наклонись к своему отражению! Глаза, рот. Я не мог оторваться. А они, вымывшись, улеглись на песок, показывая солнцу раковины животов и плети мускулов на сильных ногах. Болтали, ожидая, когда смоет грязь битвы подруга. И, собравшись, исчезли, в три вдоха и выдоха. Только топот звучал все дальше.
— И ты не вышел? Если ты так…
— Они бы убили твоего глупого отца, Хаидэ! Я был, как ягненок, мог только не дышать. Потому и сижу сейчас здесь, с тобой рядом. Но женщины всегда женщины, даже если они воины. Много наболтали, пока думали, что слышат их только степные суслики. И я знал, что не поеду за снеговой перевал за женой, моя жена — вот, только что падала в воду плашмя, размахивая руками, и выныривала, поднимая брызги. Эния, из племени амазонок, что встали лагерем в трех днях непрерывного конского бега, у главной реки. Большего мне не нужно было.