За полгода до смерти Андрей Николаевич спросил, что ей больше нравится: его городская квартира или дача?
— Конечно, дача, — не задумываясь, ответила Екатерина.
— Значит, тебе оставлю, — постановил старик. — А квартиру — Кольке!
Колька был ее двоюродным братом, сыном младшей из двух сестер, и единственным племянником Андрея Николаевича. Как чувствовал старик…
Дачу он строил своими руками, долго, не торопясь, с наслаждением пригоняя каждую доску. Сам сложил печку. Когда-то большой дачный поселок усох до трех-четырех десятков домиков, которые все грозились снести, чтобы освободить место новостройкам, да, видимо, потеряли из виду, окружив многоэтажками. Дом был невелик — две комнаты, кухня и веранда. И кусочек земли, где умещались три яблони, молодой орех и персик, который красиво цвел весной, но плодов не давал.
За два года Екатерина так и не привыкла к своей собственности. Дом был для нее неиссякаемым источником радости. Слова «иду домой», «дома», «мой дом» приобрели совсем новый смысл. Даже звучали по-другому.
Она достала из холодильника пакет с молоком, из шкафа — хлеб и любимое абрикосовое варенье и присела к столу, уставившись в пространство. Мысли ее были путаными, бессвязными, и если выразить в двух словах их смысл, то получилось бы: «Что же делать?» Не допив молоко, пошла в комнату, включила и выключила телевизор, взяла книгу, начатую накануне, отложила. Подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Скрипел, мотаясь на ураганном ветру, жестяной фонарь с полумертвой лампочкой, место которому было в краеведческом музее, в разделе «Родной город на рубеже веков», гнулись тонкие стволы деревьев, крупные капли дождя тяжело плюхались на подоконник. Улица напоминала гротескные театральные декорации и была абсолютно пуста.
«— Хочешь ввязаться? — спросил внутренний голос.
— Не знаю еще.
— Почему? Тебе ее жалко?
— Да!
— Но не только поэтому?
— Нет.
— Чувствуешь себя виноватой?
— А что я могла сделать?
— Ты не ответила!
— Не знаю. Впрочем, нет, знаю. Да, чувствую себя виноватой. Признаю себя виновной.
— В чем?
— Я могла попытаться узнать о ней побольше, расспросить, успокоить, пообещать помощь… Может, она бы осталась жива…
— Ты веришь, что сумела бы сделать это? Веришь?
— Не знаю. Нет, не верю. Я не верю, что ей действительно нужна была помощь! Что-то было не так. Все было не так! Плачущий голос, отчаянные всхлипывания, кружевной платочек, все, как полагается, но словно понарошку, не в жизни, а в кино, фальшь была какая-то, что ли!
— А ты не пытаешься оправдаться? Ведь она мертва. Значит, причина просить помощи у нее все-таки была.