— Это вы о чем? О чеке, что ль?
— О чем же еще! — со слезой в голосе пробормотал Ленин. — Только что щупал, на месте был...
Соколов с ангельским видом воззрился на Гельфанда:
— Александр Львович, к вам случайно не попадал чек на тридцать миллионов марок?
Тот расхохотался:
— Какие еще тридцать миллионов? Хи-хи...
— Ведь бывает, — продолжал Соколов, — машинально положили в пиджак, а чек, он ведь, простите, на предьявителя. А что это у вас торчит из верхнего кармашка, словно платочек выглядывает?
Гельфанд с недоуменным видом вытащил бумагу, расправил:
— И впрямь чек!
Ленин бросился, словно тигр на жертву, вырвал чек из рук Гельфанда. Сердито брызнул слюной:
— Ну и шуточки у вас, Александр Львович! Нет, батенька, вам палец в рот не клади.
Ненависть — двигатель революции
Несколько минут пили молча. Первым не выдержал самый разговорчивый — Ленин. Он побарабанил пальчиками по столу:
— Вот, наглядный пример — Янош. Этот мадьярский пролетарий хоть и деклассировался, но все равно ищет приложения своим силам, цепляется за любой заработок. А русский дикарь валялся бы в грязи и даже пальцем не пошевелил, чтобы найти себе полезное применение.
Соколов размышлял: «Откуда столько ненависти к родному народу? Впрочем, не будь этой лютой злобы, то и не возникло бы желание устраивать кровавые революции». Вслух довольно спокойно произнес:
— Не думаю, что русский народ хуже немцев или французов.
— Хуже, во сто крат хуже! — закричал Ленин. —
Русской сволочи надо учиться, учиться и учиться у немцев. Ну-ка, скажите, кто еще полвека назад заклеймил русских: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы!»? — И торжествующим тоном, словно сделал радостное открытие, провозгласил: — Это сказал великорусский демократ Чернышевский.
Соколов рассмеялся:
— Тот самый, которого великий Тургенев в письме ко Льву Толстому назвал «клоповоняющим господином»?
— Здесь даже не о чем спорить! Мало ли кому русские великодержавные шовинисты приклеивали ярлыки, — с апломбом произнес Гельфанд. — Когда мы придем к власти, мы не станем издавать многих националистических писак.
— Правильно, Александр Львович! — поддержал Ленин. — Не только не станем издавать, но изымем из библиотек и уничтожим все буржуазное, безыдейное. И обязательно тщательно просмотрим взгляд на тех, кого нынешнее общество считает «великими» — Толстого Льва с его религиозным и философским бредом, всю достоевщину... Гм-гм, если в России есть что великое, то это только погромы, виселицы, раболепство. Это государство отстало от всего цивилизованного мира на целую эпоху. В Германии книгопечатание появилось на сто лет прежде России, подземной железной дороге — метро — десять лет. А телефон, воздушная и наземная железная дорога, авто? Чего ни коснись, все приходит в Россию много позже. — Помолчал, внимательно посмотрел на Соколова и медленно произнес: — Кстати, эту точку зрения разделяет замечательный знаток России фон дер Остен-Сакен.