Делал это, не спеша, тонко плетя интригу.
Сценарий каждый раз был новым, и если бы вдруг стал доступен кому-то и понятен в полном объеме, поразил бы своей изощренностью и совершенством.
Но тех, кто был посвящен и мог оценить его труды по достоинству, со временем тоже становилось все меньше.
И, пожалуй, что не осталось совсем.
Впрочем, теперь он почти не плел своих сложных интриг.
Просто давал окружению понять, что недоволен чем-то или кем-то — механизм запускался сам собой.
Работа, правда, все чаще оказывалась топорной.
Его коробило от грубости исполнения.
Но, в конце концов, это было уже неважно: протестовать не смели.
Ни внутри его империи, ни за ее пределами.
Последние годы Патриарху, да, пожалуй, всем знавшим его казалось, что пережитое сделало его если не бессмертным, то бесстрашным в абсолютном смысле этого слова. Он думал, что нет на свете ничего, что способно возродить в груди леденящую пустоту страха.
Чего было бояться теперь, кроме смерти?
Но смерти он не боялся.
Более того, часто и почти с удовольствием размышляла о ней, бессонными старческими часами сочиняя ритуал собственных похорон.
Но страх вернулся.
И семидесятилетний Патриарх вновь ощутил ненавистное ощущение холодной пустоты в груди.
Тело при этом стало противно влажным.
Как хищник, страх затаился на страницах тонкой кожаной папки, лежащей сейчас на столе, и прыгнул оттуда, как только он расстегнул мягкий замок на обложке
Документы в папке были результатом негласного расследования, проведенного по его собственному распоряжению.
Кондовые формулировки.
Акты экспертиз.
Записи телефонных и нетелефонных разговоров.
Распечатанные кадры оперативной видео— и фотосъемки бесстрастно свидетельствовали о том, что единственный сын и наследник — сумасшедший садист-убийца, насильник, наркоман и вор.
Последнее, впрочем, было известно давно.
В плену наркотической зависимости Алик оказался еще на студенческой скамье, вследствие чего, образование, начатое в престижном Кэмбридже, завершал в Москве.
Воровать он начал после смерти матери.
До той поры, нужды просто не было — мать не отказывала ни в чем.
Патриарх знал, что последнее время, она вынуждена была продавать свои драгоценности: запросы чада росли.
Знал, но не вмешивался.
Она страдала, и это была его месть.
Вернее, одна из многих ее составляющих.
Он хорошо все помнил.
И теперь за каждое, пережитое унижение, они платили ему сторицей.
Крахом надежд.
Сломанными судьбами.
Иногда — жизнью.
Он не забыл никого.
После смерти матери сын даже не пытался обратиться к нему за помощью. Благополучно спустив оставленное ею, включая знаменитые коллекции — ювелирную, блиставшую экспонатами из Гохрана, и собрание живописи — фамильное наследство (национальный герой был удачно женат на дочери крупного промышленника), он начал банально брать взятки за решение самых разнообразных вопросов.