— Приветствую, глистявый медведь! — вошел тот, кого сержант не ожидал увидеть совершенно. Даже Шварцвольф был бы уместнее под этим кровом.
— И тебе поздорову, Отец Йожин! — поднял голову сержант и, не устояв на одной ноге, все же рухнул на пол, вызвав смех у Охотницы и улыбку гостя.
Отец Йожин безрадостно хмыкнул, глядя на попытки Мирослава подняться и одновременно все-таки победить штаны. Взглянул на Охотницу, что так и лежала, при виде гостя не подумав даже прикрыть грудь.
— Тебе пора менять имя на Блудницу Великопоповецкую, — оценил открывающиеся виды Йожин и, оглядевшись, присел на резной табурет, смахнув располосованную оборотническими когтями куртку Мирослава.
— Не тебе меня судить, чудовище! — вызывающе ответила Охотница, подтянув, впрочем, льняную простыню чуть повыше.
— Я не чудовище и не Великий Инквизитор, чтобы судить, — тихо ответил Йожин, складывая руки на коленях. Его шерстяной плащ с капюшоном покрылся мокрыми пятнами от растаявшего снега. На толстой веревке, заменявшей пояс, висели мясницкий крюк и здоровенный разделочный нож, блестевший свежеотточенным лезвием. — Мир, вставай, хватит бока отлеживать.
Сержант кое-как поднялся, справившись со сволочными завязками.
— Отец Йожин…
Тот поднял руку, предупреждая дальнейшее.
— Вольфрам проскочил и все рассказал. А что не рассказал, то додумать легко. В лесу вы хорошо наследили.
— Как ты нашел мой дом? — с искренним любопытством спросила девушка.
— У Отцов Церкви свои секреты. Жир некрещеных младенцев и все такое, что там еще приписывают. Кхе-кхе, — то ли закашлялся, то ли засмеялся Йожин.
— Говорю же, чудовище! — с удовлетворением заключила Охотница и, невесомой тенью соскользнув с ложа, начала одеваться, нимало не смущаясь мужских взглядов.
— Кто же ты, сержант Мирослав?.. — задумчиво проговорил Отец Йожин, краем глаза наблюдая за извечным танцем одевающейся женщины. Красивой женщины. — Что ты чех, я и сам не верю. Что черкес — отрицаешь сам. На хохла не похож — от шкварок нос воротишь и свиным салом вудку не заедаешь. Но и не татарва — волосом светел да мордою славянин. А если судить по вчерашней ночи и нынешнему дню, то ты жид. Везучий, как сто чертей.
— Это так важно? — спросил Мирослав, вдобавок к штанам нашедший и все остальное, вплоть до лохмотьев, бывших совсем недавно курткой. — Чтобы спалось легче, скажу, что московит. Легче?
— Вот спасибо, вот утешил! — ответил Йожин и откинулся, облокотившись на стену.
— Швальбе… Гюнтер… — тихо, через силу вымолвил Мирослав слова, лежащие на языке раскаленными камнями.