— Ну, Макс… Какого‑нибудь уличного пацана он мог бы ещё потом отпустить живым, припугнуть, сказать ему что‑нибудь типа: “Рот раскроешь, и все будут знать, что ты – пидор”. И тот, скорее всего, и впрямь молчал бы о своей беде как рыба об лёд, уличные пацаны вполне себе представляют, что это значит – прослыть “пидором”. С Ромкой такое не могло пройти, у него на лбу написано, крупными буквами, что не сможет он молчать перед родителями. Так что, Макс, жив Ромка только благодаря тому, что понесла тебя нелёгкая в те заросли…
Мне ещё раз пришлось до предела напрячься, чтобы опять позорно не разреветься, даже губу себе прокусил.
А Олег продолжал дальше. Успокаивал меня, а может быть заодно – и себя.
— Конечно, рассказал он, что случилось. Но что он рассказал? Что какой‑то мужик стал к нему приставать, но тут появился благородный герой, то бишь я, – Олег невесело усмехнулся – и отметелил мужика так, что тому мало не показалось. Про то, что тот выродок уже успел заставить его раздеться, про нож – Ромка, щадя нервы родителей, да и из‑за собственной стыдливости, скорее всего, “забыл”. А про то, что мужик “отключился” и, находясь “в отключке”, умудрился обделаться “со страху” – тем более вряд ли сказал. Про такое воспитанному, интеллигентному мальчику вслух говорить неприлично.
Олег опять усмехнулся, помолчал, взглянул на меня, видимо опасаясь, не закачу ли я опять истерику. Вид мой явно не вызвал у него особой уверенности, но он продолжал.
— Но даже если родители вытянули из него всё, что он видел, и по его рассказу догадались обо всём, что произошло на самом деле, то и в этом случае в милицию они вряд ли побежали. Не идиоты же они и не враги своему сыну. Жив, здоров, ни о чём почти не догадывается – и слава Богу, прочь отсюда побыстрее, куда‑нибудь подальше и загрузить ребёнка новыми впечатлениями по самые уши, чтобы весь этот кошмар стёрся у него из памяти, по крайней мере никогда больше о нём не напоминать.
Так что того выродка найдут ещё не скоро. Собаки туда не сунутся, они табак нюхать не любят, – Олег в который раз уже очень невесело усмехнулся – а люди там тоже не ходят, таких, как ты, любителей гулять по непроходимым зарослям найдётся не много. Найдут его дня, я так думаю, через три, когда его по этой жаре так разнесёт, что вонь доберётся до самого озера.
И что тогда будут делать менты? Ох, не завидую я им, кстати говоря, не дай Бог возиться с трупом, пролежавшем на солнцепёке несколько суток. Что они будут делать, как будут искать жестокого убийцу? А никак не будут. Дело это – безнадёжное по всем признакам, “висяк” по ихнему. Создадут, конечно, видимость какую‑то, но серьёзно копать даже и пытаться не станут. Да если бы и захотели копнуть – как? С чего начать, за что зацепиться? Народу мимо того озера шляется летом – немерено, да и как вообще можно выявить тех, кто в день убийства там прошёл? Следов, отпечатков нет, я об этом позаботился. “Висяк”.