— Семь… будет через десять дней. — Я тоже невольно выпрямился, вытягивая шею, как черепаха.
— Тогда заранее скажи ему, что ты хочешь устроить большую вечеринку в свой день рождения.
Он усмехался как-то странно, прикусывая нижнюю губу. Беспокойные радужно-переливчатые глаза были все время настороже.
— Ну, как тебе здесь, а? Нравится?
— А тебе сколько? — в свою очередь обратился я с вопросом.
Он ткнул пальцем в мою книгу:
— Я знаю все псалмы, от первого до пятидесятого. А ты сколько знаешь?
— Я знаю много песен.
— Чего? — презрительно фыркнул он. — «Песен». Есть только «Песнь Песней». Вот дятел.
— Вовсе нет. Я умею читать, — ответил я честным взглядом.
Он заухмылялся, морща свой вздернутый нос, щедро осыпанный веснушками, будто кулич крошками мускатного ореха.
— А ты ему расскажи, что знаешь песни… оттуда, — сказал он, со смехом тыча в книгу. Я рассмеялся следом, за компанию. — И какие же песни? Спой чего-нибудь.
Я закатил глаза, задумчиво уставившись в потолок. Предпоследняя «любовь» Сары ходила с «ирокезом». Он и мне выбрил волосы, оставив на голове крашеный хохол: взрослые показывали на меня пальцами, а дети смеялись. «Дурень, в том-то и кайф быть панком — нужно все время шокировать», — твердил он мне. Частыми смачиваниями и растираниями я превратил ирокез в нечто похожее на разделительную полосу скоростной автострады, размазав его по голому черепу. Увидев такое надругательство над святыней, он с проклятиями выбрил меня наголо. Сам же красил свой хохол пронзительно розовой краской, пока не попался на глаза шерифу, который арестовал его за нарушение общественного порядка. Там его ждала та же участь: попугайский ирокез пришлось сбрить наголо. Тогда он стал учить меня подпевать магнитофонным записям «Секс Пистолс». Слов я не понимал, но Сара смеялась до колик, когда мы с ним репетировали, и временами даже подхватывала.
— «Я анти-христ, — неуверенно затянул я, искупая неточное знание громкостью. — Я ан-нигилист… анти-глист, поцелуйте меня в зад…», — и так далее.
Он уставился на меня глазами величиной с пятаки, с отвисшей челюстью.
— Здорово, — выдохнул он.
— «Секс Пистолс» — со знанием дела кивнул я, закончив пение презрительным плевком, точно воспроизводя манеру исполнения моего учителя. Плевок запузырился на скромном деревянном полу, чуть обрызгав его лакированные ботинки.
Теперь настала моя очередь ухмыляться.
— Ты одержимый, — заявил он, больше не улыбаясь. — Не забудь спеть это ему.
— Я еще знаю.
— Да ну? — ответил мой новый знакомый с коротким смешком.
— Еще я знаю «Убитых Кеннеди».