Другая паукообразная машина выгрузила нас на платформу из гладкого, как будто отполированного тепловыми лучами песчаника. Прямо перед нами возвышались ониксовые врата. Стальные кончики щупалец нашей охраны застучали по зеркальному камню. Врата в пять раз превосходили человеческий рост и, должно быть, были ещё более внушительны для невысоких улири. Они были разделены на три сектора, согласно архитектурному стилю улири, и покрыты великолепными узорами горельефов сплетённых щупалец. По сложности эти узоры можно было сравнить лишь с кельтской вязью. В центре появилось пятнышко света, затем оно превратилось в сияющую буквы «Y», и врата распахнулись. Нам ничего не оставалось, как только войти.
Как слепы были люди, полагая, что наше превосходство над улири в воздухе и в космосе подарит нам власть над этим миром. Улири не отступали, когда мы бомбили их из космоса и штурмовали массированными налётами дирижаблей, они зарывались вглубь. Когда были разбиты и сожжены их строения на Сырте и Темпе, улирийские рабочие копали, зарываясь всё глубже и глубже, в обход геотермального ядра, прокладывая дорогу ко всё ещё теплому источнику жизненной силы своего мира, к его минеральным и энергетическим ресурсам. Они копали вниз и вширь, земляные работы приобретали невиданный размах. Оборудовались подземные заводы, укрепления вырастали в крепости. Сеть их туннелей, нор и вакуумных труб разветвилась во все стороны настолько, что Тарсия стала похожа на губку. Там наши космические бомбы уже не могли потревожить их, и в тёмной глубине, согреваемой магмой, они продолжали развиваться. Они выжидали, разрабатывали планы и прокладывали усики своих туннелей под наши лагеря, командные центры и базы, собирая против нас все свои подкованные жаром земли вооруженные силы.
Я мало чего помню о поездке на землеройной машине. Помню только, что в основном мы двигались вниз, продолжалось это бесконечно долго и сильно пахло уксусной кислотой. Чувствительный граф Джек с опаской прикрыл свои рот и нос носовым платком. При этом он молчал, что казалось излишней предосторожностью, ведь у улири были тысячи других причин превратить нас в пепел, чем публичное оскорбление их запаха.
Пленившие нас не были ни жестоки, ни добры. Это человеческие эмоции. С той атаки на Хорселл Коммон прошло много времени, а мы все никак не могли взять в толк, что марсианские эмоции – они марсианские. Улири не любят, не злятся, не отчаиваются, не жаждут мести и не испытывают ревности. Они нападали на нас не потому, что ненавидели нас, а защищались не из любви друг к другу. У них были свои нужды, эмоции и мотивы. Поэтому нам только казалось, что они учтиво сопровождают нас от открытых люков машины-крота (одной из тысяч, устремленных вверх и готовых к старту) по громадному подземному доку, согреваемому теплом коренной породы, по пирсу, к станции, где на множестве рук свисали с монорельса прозрачные паукообразные машины. Они моментально набирали скорость. Сначала мы пронеслись по неосвещенному туннелю, затем оказались посреди подземного города. Повсюду – ярусы освещенных окон и уходящие вниз, в красноватую мглу, дороги. Мы проносились сквозь подземные водопады, сквозь трубчатые фермы, освещенные светом потерянного солнца. Пролетали над сортировочными станциями и плацами, где падв было не меньше, чем песчинок на пляже. Видели фабрики, резервуары для размножения, машиностроительные заводы, сверкающие сваркой и жидкой сталью. Я видел бездонные провалы, укреплённые контрфорсами, арками и шпилями, уходящими куда-то далеко-далеко в глубину, как вывернутый наизнанку кафедральный собор. Эти узкие каменные своды и шпили были увешаны множеством тех самых четырёхкрылых чудовищ, которые играючи расчленили команду нашего корабля, но пощадили нас. У меня не было сомнений в том, что нас выбрали. Не сомневался я и в причине этого выбора.