«Пароль неверный. Пожалуйста, введите пароль снова». Грейс подумала, что, должно быть, в спешке допустила ошибку. Потом поняла, в чем дело. На экране светилась учетная запись «Гость». Грейс попыталась вспомнить, кто мог в последний раз пользоваться их сетью, но ей так ничего и не пришло в голову. Должно быть, она ввела неправильную комбинацию. Тогда она набрала логин «гингко»[1]. Когда Лэз впервые поцеловал ее, листья гингко, обрамлявших улицу, где она жила, устилали мостовую ярким ковром желтых бумажных вееров. Всего несколько недель спустя над улицей стоял прогорклый запах замусоривших тротуар перезревших семян.
Подсоединяясь к Интернету, процессор издал режущее слух жужжание. Грейс набрала электронный адрес компании по производству помады и стала ждать, пока появится ее страничка. За последнее время она не получила ни одного письма по электронной почте, даже свежих данных о погоде от отца, который часто присылал ей информационные бюллетени, касавшиеся сокращения выпадения осадков на юге, что могло повлечь резкое повышение цен на апельсины, или угрозы глобального потепления.
Отсутствие почты вызвало у Грейс такое гнетущее чувство, что она едва удержалась от того, чтобы подсоединиться к сайту «Друзей одиноких сердец». Она утешилась мыслью, что осталось уже не так долго ждать, когда она получит свою помаду вместе с подтверждением.
Грейс смотрела на выскакивавшие на экране картинки, похожие на бумажные цветы, которые распускаются, попав в воду. Прочтя появившуюся строчку, она ужасно смутилась. «Как вам представляется идеальная пара?» Опрос продолжался параллельно с информацией о том, как можно зарегистрироваться, набранной округлым розовым шрифтом. Это была служба знакомств. Грейс снова посмотрела на адрес и поняла, что по рассеянности набрала перед адресом косметической фирмы лишнюю букву, что коренным образом меняло смысл. Ошибка показалась ей, мягко говоря, не очень смешной, и она уже собиралась отключиться, когда один из вопросов привлек ее внимание. «Можете ли вы описать вашего идеального партнера в трех предложениях? Если да, то вы на правильном пути».
Грейс стало любопытно, сможет ли она описать Лэза с такой точностью. Пальцы ее забегали по клавиатуре, и она обнаружила, что описать Лэза проще простого. «Он может вслух читать „Обломова“ в постели, с перерывами на шампанское». «Зачем вылезать из постели, если Обломов этого не делал?» — говорил он, и как могла Грейс с этим спорить? Она помнила эти перерывы гораздо лучше, чем слова гончаровского романа — прежде всего, голос Лэза, тепло мятых белых простынь. «Стоит ему улыбнуться, — продолжала набирать она, — и больше тебе ничего не нужно. А когда он уходит, то всегда возвращается».