Пирогов с первых дней мыслил навести порядок в кадрах, но сделать это с наскоку нельзя было, ибо ни одна комсомольская характеристика не содержала сведений, необходимых для правильной, точной расстановки, полезного распределения девчат по отделениям.
В восемь утра он позвонил из своего старого кабинета секретарше Ирине Петровне, попросил ее упаковать все документы и ждать носильщиков.
— Мы освободим помещение под другую организацию, — пояснил, услышав тягостное молчание в ответ. — Мы найдем для вас хорошее место здесь.
— Слушаюсь, — по-военному ответила она, но голос ее был тускл, безразличен и холоден: оставляя небольшой домик на задах райисполкома, она как бы теряла часть воспоминаний о Михаиле, привычный порядок вещей.
Положив трубку, Корней Павлович вызвал дежурную.
— Обеспечьте явку сотрудников к девяти часам.
— Всех? — переспросила она.
— До одного.
— Так ведь они… в некотором роде не мужского пола, товарищ начальник, — насмешливо сказала она. Губы ее улыбались, глаза глядели сквозь прищур, а голос был сух и, пожалуй, резковат для молодой приятной внешности.
— Они… в некотором роде, — сказал Пирогов, немного досадуя на свою промашку, — призваны выполнять мужскую работу, получают за нее паек и зарплату… И… Я учту на будущее ваше замечание, но прошу и вас запомнить: приказы начальства надо не оговаривать, а выполнять.
«Поду-умаешь — прика-азы», — было написано на ее лице, когда она выходила из кабинета.
До девяти он составил рапорт для райкома и райисполкома, отправил с посыльной, переписал столбиком милиционеров, в конце каждой строчки поставил короткий прочерк. Без минуты девять вышел в прихожую, увидел против дежурной пятерых девчат. Они о чем-то переговаривались и при виде Пирогова сразу замолчали.
— Это наши штыки? Все?
— Товарищ начальник, — поднялась дежурная, — сотрудник Саблина и сотрудник Ветрова работали до полуночи, а теперь их нет дома.
— В такой ранний час?
— Това-арищ начальник, жизнь ведь, она требует свое, — протянула дежурная, показывая разочарование его несообразительностью, и быстро добавила под короткий смешок девчат: — А время стоит сенокосное.
«Язва сибирская, — подумал Пирогов, но не рассердился. Он умел ценить чужое остроумие, хотя иногда и терялся перед ним. — Вишь, слово подхватила: начальник…»
— Ну что ж, — сказал он. — Время одно, а нас много. И дел — выше головы. Не будем откладывать. Ткачук здесь?
— Здесь, товарищ лейтенант, — выступила вперед рослая, крупнотелая девушка. Ее густые каштановые волосы с желтыми выгоревшими прядями были гладко зачесаны назад, скручены на затылке в «каральку», пришпилены коротким гребнем. «Как у бурундучка полоски», — отметил Корней Павлович еще по приезде, при первой встрече. Вскоре он обратил внимание на неторопливость, сдержанность, исполнительность девушки. Она, как говорят, не забегала вперед, но каждое задание — проверку ли паспортов, дежурства ли в общественном месте — выполняла аккуратно и до конца. С ней было спокойно, и, кажется, она понимала это. Темно-карие глаза ее смотрели смело, не уклоняясь от прямых взглядов.