Наконец нас изловили двое учителей, которые поволокли нас к директору — суровому человеку по имени мистер Абрамсон. Из-за Феликсова бельма казалось, что он смотрит не на мистера Абрамсона, а куда-то в сторону, и он снова выкрикнул в воздух:
— Я не дам называть себя мордастым мудаком!
У мистера Абрамсона аж очки с носа слетели. Он их поднял и молча сделал рукой знак, чтобы мы вышли из кабинета. Никого из нас не наказали. Наверное, мистер Абрамсон был слишком ошарашен, чтобы принять какие-то меры. Как нетрудно заметить, Феликс тоже был в достаточной мере «идиот писаного закона», хотя вообще-то он был неплохой парень. И, в довершение всех бед, с того дня его в этой школе иначе не называли, как «мордастым мудаком». Я подозреваю, что даже мистер Абрамсон мысленно его так называл. Аллитерация оказалась очень прилипчивой.
Как бы то ни было, Бродовские были кланом — членами «мишпухи», заклиненными друг на друге. Когда дети Бродовского выросли, я побывал на их свадьбах. Трое мальчиков и их сестра — все они вступили в брак очень рано, и их свадьбы просто светились семейной привязанностью. Это не были шикарные дорогие свадьбы, и даже религиозного духа в них было немного. Но когда эти молодые Бродовские обнимали и целовали друг друга — и целовали свою мать, утопавшую в розовых кружевах и в гардениях, и целовали своего седого отца, у которого от радости глаза были на мокром месте, — вы ощущали, что перед вами действительно любящая семья, и понимали, что такое настоящие узы крови. Бродовский, видно, был хороший отец, иначе у него не было бы такой семьи.
Дружба, завязавшаяся еще в старом галуте, и тот неоспоримый факт, что Бродовский взял папу в дело без денег, сыграли, конечно, свою роль, но, наверно, папа не смог выгнать Бродовского из дела в первую очередь именно из-за того, какой Бродовский был семьянин. Не знаю, восхищаться ли мне папой за это или жалеть его. Но так или этак, сейчас уже тридцать лет, как слишком поздно об этом думать.
* * *
Ну, а теперь вернемся к кислой капусте. Упрямое бабушкино желание ее заквасить совпало по времени с нашим переездом на Лонгфелло-авеню, иначе не произошло бы такой катастрофы. Женщина в день переезда — это огнедышащий дракон. Сочетание двух женщин в день переезда, особенно когда одна из них свекровь другой, — это атомная бомба. Добавьте к этому то обстоятельство, что «Бобэ», зная, что мы переезжаем для того, чтобы она не стесняла маму, снова впала в хандру; и добавьте еще и то, что я вам сейчас расскажу о процессе изготовления кислой капусты — по крайней мере, по рецепту «Бобэ»; и тогда, может быть, вы начнете понимать, что это был за взрыв.