Сыны Перуна (Жоголь) - страница 184

Но эти слова не удивили Илария. Сам-то он прекрасно знал, кто такая Стефания и на что она способна. Ведь именно из-за этой её страсти к мужскому полу он – бывший кентарх скутатов, бывший солдат Империи – вынужден был столько лет скитаться по чужим землям, проливать кровь за чужие интересы.

Его судьба вновь преподнесла ему сюрприз, на этот раз приятный. На этот раз он не упустит свою удачу, а будет крепко держать ее в своих руках. Иларий не знал, для чего он был рожден, не знал, во имя чего он был готов умереть, но сейчас он понял, во имя чего стоит жить. Сражаясь в далеких славянских землях за чью-то правду, чью-то независимость, чью-то власть, он просто тратил самого себя, беспощадно и неразумно. Сейчас он вернется на родину, в те края, где он вырос, и начнет другую жизнь. Он пойдет к фракийскому стратигу Фоке и попытается наняться на службу. Он воин, и если ему суждено сражаться, то он будет воевать за свою землю, за свой народ. Довольно с него чужих войн. Арабы так арабы, болгары так болгары, русы так русы.

Над головой кружили чайки, ветер наполнял паруса, заставляя мачты гнуться и скрипеть, а свежий морской воздух – воздух родных земель, – сладостно щекотал ноздри, заставляя душу петь. Скоро он будет дома.

Один из величайших людей своей эпохи, воин, полководец, а теперь ещё и стратиг фемы Фракия (одного из самых богатых и приближенных к византийской столице военных округов) – Никифор Фока по прозвищу Старый, дед и тезка будущего императора 56, неспешным шагом вошел в большую залу своего поместья. Он проследовал к стоящему посреди комнаты резному золоченому креслу, по своей красоте и уникальности походившему на императорский трон. С трудом опираясь на тяжёлый резной посох с посеребренной рукоятью, Фока опустился на свое законное место и крикнул прислугу. Сегодня ночью он почти не спал, острые боли в спине и суставах заставляли фракийского стратига буквально корчиться от боли. Лечение, которое проводил его личный эскулап, маленький тощий араб с кучерявой седой бородкой и выпученными, как у рака, глазами, помогало теперь все меньше и меньше. Особенно сильные боли приходили под утро, жар охватывал тело, но несмотря на это было холодно, холодно так, словно стоишь под струей ледяной воды, текущей из горного источника. Но жар и озноб не были сравнимы с теми муками, которые пронизывали суставы, кости ломило так, что хотелось кричать, бросаться на стены и плакать, да-да, именно плакать. Никто и никогда не видел его слез, ни один живой человек, разве что мать и отец, когда он был еще совсем маленьким мальчиком. Но сейчас он плакал каждую ночь, плакал, стыдясь своих слез и пряча их в пуховые подушки и перины. Утро, как правило, приносило некоторое облегчение. Но сегодняшнее утро, хоть и принесло освобождение от боли, но радости совсем не доставило.