И я могу понять, почему она поехала с ним: без труда попасть туда, где никогда не была, экзотическое представление об Африке, спонтанность происходящего. Удовольствие от звонка домой: «Я встретила мужчину. Я уезжаю в Преторию». О, наша безрассудная дочь. Но почему она осталась? Почему позволила себе забеременеть? Почему так долго следовала за ним по всему земному шару?
Пришел август. Я полюбил свой новый город. Я ходил повсюду. Обнаружил квартал Гут д’Ор, можно сказать, деревню, спрятавшуюся под холмом, на котором стоит Сакре-Кёр. Маленькую Африку. День за днем бродил по этим улочкам с ностальгией по Сенегалу. Рынки, наводненные людьми в кожаных сандалиях и бубу[8].
Были тут и импровизированные мечети, и маленькие ресторанчики, где можно задешево получить миску тьебу дьене[9].
В то лето у меня не было ни единого друга, но я не помню ощущения одиночества. Я приобретал своего рода религиозный опыт. Впервые в жизни испытывал новое чувство возможности, даже надежды и принадлежности. Уверен, никогда в жизни я не был так счастлив, как в то лето.
Пустота августовского Парижа подарила мне новое понимание собственности, обладания. Город без транспорта был ленив. Совсем мало шума. Я исследовал все более отдаленные улицы, то и дело ныряя в метро, легко пересаживаясь с поезда на поезд, с автобуса на автобус. Картой пользовался редко. Придумал для себя игры, в которых решение о том, куда идти, принимал, подбрасывая монетку. Идет автобус. Орел — сажусь. Решка — пропускаю.
В других городах у меня не было много друзей, но там постоянно вокруг были люди. Поселки, в которых мы жили, усиленно охраняемые, обнесенные стеной, вынуждали нас общаться между собой. Всегда имелся бассейн. Всегда устраивались вечеринки — чья-то мать разливала лимонад, чей-то отец жарил на гриле куриные грудки.
Пойти было некуда. Жить без водителя, а в иных местах без водителя и телохранителя ты не мог. Если хотел осмотреть город, в котором жил, то делал это через пуленепробиваемые окна своего автомобиля. Когда мы все же отправлялись за покупками на местные рынки, или в рестораны, или в музеи, мы настолько бросались в глаза из-за нашего сопровождения, что мне хотелось только одного — уйти. Я всегда ненавидел это представление.
Мы пребывали в изоляции в тех странах, где жили. Это было похоже на обитание в богатых американских пригородах — красивые дома, бассейны, прислуга, сигнализация и так далее. Моими друзьями были просто окружающие дети. Дети из школы, дети соседей, дети из поселка, и в какой-то момент я потерял к этому интерес.