— Доброта!
Холодный как снег шарик лопнул в голове, смывая боль мятно-лимонной свежестью, а шевелящаяся куча мусора стала с шипеньем таять.
Но не дремал паук!
— Гнев!
Ахмед закрыл глаза, сжал голову руками и страшно закричал.
* * *
Доктор был добрым и румяным, с маленькой бородкой и круглыми очками. Впрочем, глядел он, слегка прищурившись, поверх очков, отчего казался очень умным и слегка ехидным.
— Где я? — прохрипел Ахмед, пытаясь приподнять голову и оглядеться.
— Что вы, — забеспокоился доктор, — ради Бога, не волнуйтесь!
Он положил мягкую ладонь на лоб Ахмеду, прислушался к ощущениям и уверенно заявил:
— Все уже позади. Теперь можете отдыхать и набираться сил.
От этой уверенности и прикосновения теплых рук стало значительно легче, и Ахмед расслабленно откинулся на подушку.
— Я в больнице?
— Разумеется! — радостно воскликнул доктор, словно факт пребывания брутального горца в лечебном учреждении доставлял ему немыслимое удовольствие.
Подошла суровая медсестра и сердито засунула Ахмеду подмышку градусник странного раритетного вида. Такой же лежал у бабушки в верхнем ящике стола.
— Везунчик, — сказала она густым басом, никак не вязавшимся с точеной фигуркой и тонкими чертами лица.
Ахмед почувствовал, как кровь приливает к затылку и пульсирует там, словно назойливый барабан, по спине пробегает холодная волна, а волосы на всем теле помимо его воли шевелятся и поднимаются.
Миловидное личико медсестры вдруг исказилось, пошло какими-то глумливыми гримасами и приобрело знакомое паучье выражение. Зато доктора внезапно стал похож на доброго львенка Рычалку.
Медсестра вытащила градусник, долго его рассматривала и, наконец, вздохнула с явным сожалением:
— Все в порядке. Здоров как бык.
Доктор виновато улыбнулся и развел руками:
— Прости Ахмедик, но мы должны были убедиться, что возвращаем тебя в целости и сохранности.
Ахмед привычно закрыл глаза, сжал голову руками и страшно закричал.
Последние несколько дней Наташа пребывала в странном душевном состоянии. Множество важных и неотложных дел, свалившихся на нее, заставляли держать себя в руках, но стоило остаться наедине со своими мыслями, как все происходящее казалось ночным кошмаром или болезненным бредом. В детстве она испытала что-то подобное, пережив тяжелейшее воспаление легких. Тогда реальность так сплелась с горячечными картинками, что разделить их было невозможно.
А еще Наташа очень скучала. Как так — лежать в постели одной и понимать, что Тёмка где-то далеко, ему плохо, и вообще непонятно, когда он сможет вернуться. В такие минуты Наташа рыдала в подушку, жалея и себя, и Рудакова.