— А кто же тогда? Гомики? — грубо спросил Мокичев, бросив сердитый взгляд на Волкова.
Капитан улыбнулся.
— Дело все гораздо сложнее, чем в твоей датской «Памятке», — сказал он. — Вейнингер отрицает женщину не в узком, так сказать, практическом смысле, а в духовном. Своеобразно переосмыслив учение Канта, он считает, что если мужчина обладает умопостигаемым «я», бытием, как выражается Вейнингер, высшей сверхэмпирической реальности, то ни у женщины, ни у животного, ни у растения нет бытия. Они лишь явления, в них нет ничего от вещи в себе. Женщина, утверждает Вейнингер, алогична и аморальна.
— Это точно, — согласился Васька.
— Опять ты не понял, — поморщился Игорь Волков, он уже пожалел, что затеял этот разговор. Его потянули к этой теме Васькина защитительная речь во имя спасения рыбьей икры и неосознанное желание постичь через восприятие другого человека все то, что происходило между ним, Галкой и Решевским вчера и до этого последнего вечера.
И капитан вскоре понял, что Мокичев не готов воспринять идеи Вейнингера, нет, не принять, с этим венским самоубийцей не был согласен и сам Волков. Капитан доподлинно знал, что Мокичев воспримет все впрямую, но делать было уже нечего. Потому-то и продолжал рассказывать ему, что женщине свойственна «органическая лживость», и Васька согласно кивал головой, сочувственно поглядывая на товарища, которого так низко обманула Галка. Мокичев оживился, узнав о том, что, по Вейнингеру, женщина бесстыдна и ее можно назвать универсальной сексуальностью. В мышлении женщины центральное положение занимает половой акт, — утверждал Волков, цитируя Вейнингера, и Васька думал про себя, что это паскудство — так обидеть умного и доброго парня, вон как его теперь заносит на поворотах. — Женщина всегда только сексуальна. Она больше всего хочет или полового акта, или ребенка. Она совсем неспособна к любви. На женщину действует в мужчине только сексуальность, и не красоты, а высшего полового вожделения требует она от него… И когда Волков произносил: «Женщина есть только объективация мужской сексуальности», Васька Мокичев только хмыкал и думал: «Дает Игорешка! Дает, бродяга… Курсы в тюряге какие проходил?»
А Волков уже и забыл, кому и зачем он все это говорит. Он сейчас спорил с самим собой. У капитана была собственная концепция. Но положения ее расходились с тем, о чем беззвучно кричало сейчас его нутро. Потому Волков и нес сущую бредятину. Только не мог ничего поделать с собой и метал этот псевдонаучный бисер перед ухмыляющимся Васькой.
А потом пришли женщины.