Когда Уоллингфорд обрел наконец способность говорить, голос его зазвучал хрипло.
— Не первый мужчина, Абигайль. — Он снова коснулся губами ее лба. — Единственный.
— Не говори так.
— Я буду говорить то, что мне, черт возьми, хочется, мисс Харвуд! Я не для того сдерживал себя все эти месяцы, чтобы потом наброситься на тебя в разгар деревенской вакханалии…
— В таком случае когда же?
— В нашу первую брачную ночь! — отрезал Уоллингфорд.
— В нашу — что? — Абигайль отскочила в сторону.
— Нашу брачную ночь! Не делай вид, будто удивлена. И не говори, что подобная мысль не приходила тебе в голову. — Уоллингфорд произносил эти слова, а самодовольный внутренний голос нашептывал ему, что он сделал самое ужасное предложение руки и сердца за всю историю романтической любви.
Уоллингфорд, конечно же, винил в этом Абигайль. Эта женщина смогла бы свести с ума самого Черного Принца [8].
— Эта мысль не приходила мне в голову! Ни на секунду! О чем ты только думаешь, Уоллингфорд? Из меня получится самая ужасная герцогиня на свете. Я постоянно буду ставить тебя в неловкое положение. И уже к Рождеству все проклятое аристократическое общество Лондона будет лежать в руинах!
— Ради всего святого, Абигайль! Я только что сделал тебе предложение.
— А я предложила тебе свою невинность.
— Эти две вещи неразрывно связаны.
— В отношении меня! Но ведь ты совсем другое дело, не так ли?
Уоллингфорд всплеснул руками:
— Я думал, истории о моем беспутном прошлом пойдут на пользу. Ведь ты сама сказала: чем больше опыта, тем лучше.
— Так и есть! Мне все равно, со сколькими женщинами ты спал. А вот тебе нужно непременно жениться на девственнице. И если бы не моя девственность, которая так чертовски важна для тебя, ты никогда не подумал бы о браке, давно уже переспал бы со мной и забыл об этом.
Ярость застила глаза Уоллингфорду, от чего раскрасневшееся от возмущения лицо напротив превратилось в размытое пятно.
— Да как же я могу забыть тебя, — процедил он сквозь зубы, — когда ты со своими проклятыми родственницами не собираешься уезжать из замка?
В воздухе разлилась тишина. Только в виноградниках прозвучал напевный голос какого-то итальянца. Ему ответили, а потом раздался смех.
— О! — вымолвила наконец Абигайль, топнула ногой и уже открыла рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость в своей привычной манере, однако ничего не получилось. — О! — вновь разочарованно повторила она и решительно направилась в сторону замка.
Потом остановилась, вернулась, пнула ногой корзинку для пикника прямо на глазах у ошеломленного Уоллингфорда и пошла прочь, гордо вздернув маленький подбородок.