Особенно тронула меня ваша заботливость о таких пустяках, как подробности одежд при Николае.>2 Жена утверждает, что она помнит плюмажи в 50-х годах. Мож[ет] быть, они оставались у генералов, а госуд[арь] уже не носил их. Постараюсь при случае справиться по портретам Николая 50-х годов. Судебн[ую] этику я прочел, и хотя думаю, что эти мысли, исходящие от такого авторитетного человека, как вы, должны принести пользу судейской молодежи, я лично не могу, как бы ни желал, отрешиться от мысли, что как скоро признан высший нравственный религиозн[ый] закон, категорич[еский] импер[атив] Канта, так уничтожается самый суд перед его требованиями. Мож[ет] б[ыть], и удастся еще повидаться, тогда поговорим об этом.
Дружески жму вашу руку.
Лев Толстой.
1 мая 1904.
Печатается по копировальной книге № 6, лл. 139—140.
Впервые неполностью опубликовано адресатом в его «Воспоминаниях о Льве Николаевиче Толстом» — «Литературные и популярно-научные приложения» к журналу «Нива» 1908, 9, стр. 44, полностью — ПТС, I, № 229, стр. 291.
Ответ на два письма Кони от 10 и 21 апреля 1904 г. В первом из них Кони благодарил Толстого за гостеприимство, оказанное ему в Ясной Поляне, где он гостил с 1 по 4 апреля, и просил Толстого прочитать его доклад о судебной этике. В письме от 21 апреля писал о своих замечаниях к XV главе «Хаджи-Мурата».
>1 А. Ф. Кони, «Общие черты судебной этики», М. 1902. Имеется в яснополянской библиотеке с надписью: «Дорогому Льву Николаевичу Толстому от автора», и А. Ф. Кони, «Федор Петрович Гааз. По новым материалам». Оттиск из «Вестника Европы» 1904, стр. 646—702, имеется в яснополянской библиотеке с надписью на первой странице: «Дорогому Л. Н. Толстому от автора».
>2 В дореволюционных изданиях XV главу «Хаджи-Мурата» о Николае I цензура исключала. Кони читал «Хаджи-Мурата» в рукописи, во время своего пребывания в Ясной Поляне. Замечания были сделаны им устно.
1904 г. Мая 7? Я. П.
Не перестаю думать о тебе, милая, близкая моему сердцу Маша. И очень жаль тебя. По тому, как мне тяжело — я всё время надеялся — понимаю, как тебе в тысячу раз тяжелее. Нельзя не надеяться, чувствуя в себе жизнь другого существа.
Очень тяжелое тебе, милый друг, испытание, но все-таки не несчастье, а испытание. Как бы я желал, чтобы ты помнила это. Только это может облегчить твое горе, и не п[отому], ч[то] это такое полезное лекарство, а п[отому], ч[то] это правда.
Вот это мне хотелось сказать тебе, милая Машенька. Те мучительные боли, кот[орые] ты переносишь и еще будешь переносить, тоже, вероятно, и даже явно нужны, чтобы отвлечь тебя от того горя. Ведь это только глупые и безбожные люди говорят: зачем страдания? не хочу страдать. Ведь они есть, — страдания — от них не уйдешь. Так что же другого делать, как с сознанием того, что они от высшей воли, от той, от кот[орой] всё хорошее и моя жизнь, и что поэтому буду терпеливо и с верою в то, что они имеют смыс[л] и благой смысл, переносить их.