Склонив голову, он выжидательно наблюдал за мной. Становилось сыро, меня начал пробирать озноб. Я разлила по бокалам остатки «ракетного топлива» и постаралась вернуть себе спокойствие и льстивую женственность. Этот человек был мне нужен — вернее, нужен был его адрес. Я мысленно представила себе Колина в образе хомяка и настроилась на великодушное всепрощение. Благодаря мартини соблазнительная хрипотца шуршала у меня в горле. По крайней мере я надеялась, что голос звучит соблазнительно.
Он по-прежнему ждал моих откровений, белки глаз у него чуточку порозовели.
— Ну, признавайся, заарканила кого-то? — спросил он наконец, явно предвкушая экзекуцию.
Но я не собиралась подвергаться экзекуции. Нужно было элегантно пригладить волосы и ответить ему с умудренным спокойствием. Вместо этого я почему-то стала оправдываться с негодованием викторианской девственницы:
— Да ничего подобного!
— Не волнуйся ты так. Я просто поинтересовался. Думал, ты уже преуспела. — Он выглядел отвратительно самодовольным. — А ты все еще раскачиваешься.
Я временно пропустила выпад мимо ушей, но поклялась со временем отомстить. Поставлю фотографию Колина рядом с картинкой, на которой изображен хомяк, и подпишу: «Найдите десять различий».
— Откуда тебе известно, что я ходила на свидания?
— Я звонил. Неоднократно.
— Но не оставлял сообщений.
Он отпил мартини и признался:
— Не мог.
— Да ну? Почему же?
— Потому что каждый раз, когда слышал твой голос из автоответчика, начинал покатываться со смеху.
Какой-то добрый дух помог мне удержаться, вбив небольшой, но крепкий стержень в позвоночник. Я выпрямилась, став дюймов на шесть выше, так что наши глаза оказались почти на одном уровне, и с притворным дружелюбием в голосе спросила:
— И что же тебя так веселило?
— А ты пойди послушай сама. Ты вообще слышала то, что наговорила там? Это нечто среднее между Мей Уэст[33] и бандершей. Кстати, — он повел носом, — в этом садике пахнет, как в египетском борделе. — Продолжая веселиться, он протянул руку к цветку лилии, тот откликнулся на прикосновение молчаливым кивком одобрения. — Сексуальные цветы, — заметил. Колин, заглядывая в интимную восковую глубину. — Не хватает только красного фонаря.
— Кому — мне или лилиям?
Я была близка к тому, чтобы покончить с дружеской лестью — и, следовательно, отказаться от явочного адреса — и высказать Колину все, что я о нем думаю, но он неожиданно сменил игривый тон на искреннее участие и рукой, только что ласкавшей лилию, погладил меня по щеке.
— Маргарет, — сказал он, — этой записью на автоответчике ты навлечешь беду. Я-то тебя знаю, поэтому не воспринимаю се как приманку, но любой другой — я имею в виду мужчин, — услышав столь откровенный призыв, может неправильно тебя понять…