— Я?
— Ты очень хороший слушатель.
— Но я... я... — Он не мог придумать, как закончить фразу. Наконец, он выдал: — Уезжаю.
Хоть он и сказал это, он знал, что имел в виду не то.
Но Персефона просто произнесла своим тонким голоском:
— Но теперь я вижу, что так никогда не будет. Ты как я. Мы действительно не как другие.
Другие кто? Люди?
Ты непостижимый.
Он подумал о том моменте на вершине горы с Блу и Ноа. Или в зале суда с Ронаном и Гэнси.
Он больше не был уверен.
— Нам действительно лучше в собственной компании, — сообщила Персефона. — Иногда это делает всё сложнее для других, когда они не могут нас понять.
Она пыталась заставить его что-нибудь сказать, установить какие-нибудь связи, но он не был уверен какие. Он выдавил:
— Не говори, что Мора мертва.
Она раскачивалась и раскачивалась. Тут она остановилась и посмотрела на него своими чёрными-чёрными глазами. Солнце опустилось за линию деревьев, делая чёрным кружево листьев и белым кружево её волос.
У Адама перехватило дыхание. Он спросил тихим голосом:
— Ты можешь увидеть собственную смерть?
— Любой её видит, — мягко сказала Персефона. — Хотя большинство людей заставляют себя перестать смотреть.
— Я не вижу свою собственную смерть, — сообщил Адам. Но как раз, когда он это сказал, он ощутил, как уголок знания вгрызся в него. Смерть была сейчас, она наступала, она уже случалась. Где-то, когда-то он умирал.
— Ах, видишь, — произнесла она.
— Это не то же самое, как знать как.
— Ты не сказал как.
То, что он хотел сказать, но не мог, потому что Персефона бы не поняла, это что он был напуган. Не наблюдением чего-то такого, как это. А тем, что однажды, он не будет способен увидеть что-то ещё.
Что-то настоящее. Мирское... Человеческое.
«Мы действительно не как другие».
Но он думал, что, может быть, он был таким, как другие. Он думал, он должен быть таким, потому что его глубоко заботило исчезновение Моры, и его даже ещё глубже заботила смерть Гэнси, и теперь, когда он об этих моментах знал, он хотел что-нибудь с ними сделать. Ему это было нужно. Он был Энергетическим пузырём, тянущимся к другим.
Он сделал дрожащий вдох.
— Ты знаешь, как умёт Гэнси?
Персефона совсем немного высунула язык. Она, казалось, не заметила, как это сделала. Затем сообщила:
— Вот ещё три доллара. Иди купи вишнёвую колу себе.
Он не взял денег. Но произнёс:
— Я хочу знать, как долго тебе известно о Гэнси. С самого начала? С самого начала. Ты знала это, когда он вошёл в дверь за гаданием! Ты вообще собиралась нам сообщить?