— Ѣдутъ! — крикнула Глафира, вбѣгая въ комнату.
Катерина Андреевна вздрогнула и очнулась отъ своихъ думъ.
— Фу, какъ ты напугала меня, глупая! — проговорила она. — Кто ѣдетъ? Чего ты, какъ бѣшеная, вбѣжала и кричишь?
— Баринъ здѣшній ѣдутъ!
Катерина Андреевна взглянула въ окно.
Шестерикъ вороныхъ лошадей съ двумя форрейторами маршъ-маршемъ мчалъ тяжелый закрытый возокъ. На козлахъ съ кучеромъ сидѣль саженный гайдукъ въ синей черкескѣ, въ папахѣ съ краснымъ верхомъ. Тройка сѣрыхъ лошадей, запряженная въ сани, едва поспѣвала сзади, везя Скворчика, Порфирія и двухъ егерей, встрѣтившихъ барина на ближайшей станціи.
Возокъ описалъ полукругъ по широкому двору, мимо высыпавшей дворни, и остановился у параднаго крыльца, на нижней ступенькѣ котораго безъ шапокъ стояли управляющій, дворецкій и два лакея.
Гайдукъ на ходу спрыгнулъ съ козелъ и отворилъ дверцу возка. Въ дорогой собольей шубѣ, въ какой то ушастой шапкѣ изъ коричневаго трипа вышелъ Павелъ Борисовичъ, далъ поцѣловать руку управителю, кивнувъ головой на поклоны дворни и направился въ комнаты.
— Непремѣнно сюда сейчасъ придутъ, — замѣтила Глафира.
— Ты думаешь? — спросила Катерина Андреевна.
— Непремѣнно войдутъ.
Катерина Андреевна подошла къ зеркалу, поправила прическу, кружевной воротничекъ и постаралась придать своему лицу выраженіе строгости. Это выраженіе ей не удалось, и она попробовала сдѣлать его только печальнымъ. О, наука владѣть лицомъ далась Катеринѣ Андреевнѣ, не даромъ въ ней текла польская кровь. Впрочемъ, наука эта дается женщинамъ всѣхъ націй, особенно когда онѣ любятъ и хотятъ, чтобы ихъ любили.
— Подай мнѣ мою накидку, свѣжо здѣсь, — приказала Катерина Андреевна, и Глафира подала барынѣ ту самую накидку изъ синяго бархата на бѣличьемъ мѣху, опушенную горностаемъ, въ которой она приняла Черемисова и въ которой была увезена. Накидка эта очень шла къ ней, какъ вообще идетъ бархатъ и горностай къ блондинкамъ. Не успѣла еще Катерина Андреевна завязать на груди шелковые бѣлые шнурки, которыми поддерживалась накидка, какъ въ комнату вошла Матрена. Поклонившись барынѣ, она тономъ какой-нибудь плохой актрисы, изображающей придворную даму, проговорила:
— Господинъ мой, Павелъ Борисовичъ приказали спросить васъ, сударыня, могутъ ли они войти къ вамъ засвидѣтельствовать почтеніе?
Катерина Андреевна колебалась одну минуту и отвѣтила:
— Проси.
— Они при семъ извиняются, что войдутъ въ дорожномъ костюмѣ.
— Проси.
Съ поклономъ той же „придворной дамы“ Матрена удалилась.
— Мнѣ уйти, матушка барыня? — спросила Глафира.
— Оставайся тутъ.