— Будто все мы — фашистские холуи. А ваш комендант, говорят, самый первый холуй... Жалко, говорит, не перебили вас большевики, но, говорит, придет день — мы еще с вами расквитаемся. Всех перевешаем, говорит. Я, ваше благородие, потребовал, чтобы он прекратил, что тут, мол, не колхозное собрание... А он и вовсе разошелся. Говорит, сидите здесь, точно мокрицы...
Комендант медленно поднялся, не отрывая костлявых рук от зеленого сукна.
— Хорошо, любезный Иван Анисимович. Я разберусь.
Бухгалтер быстро и незаметно исчез за дверью.
Милославский ополоснул руки одеколоном, тщательно протер их полотенцем, вызвал Нечипорчука.
— Не кажется ли вам, господин Нечипорчук, — начал Милославский, когда тот присел к приставному столику, — что мы слишком много демократии развели в нашем лагере?
— Я не понимаю, о чем речь, господин комендант.
— А надо бы понимать, — строго произнес Константин Витальевич, — на нашу с вами душу ляжет страшный грех, если в лагерь проникнут советские агенты...
— Есть сведения? — забеспокоился Нечипорчук.
Комендант, не называя бухгалтера, рассказал о его доносе.
— Помните историю с господином Биндером? — спросил Милославский. — Тогда, как его, этот... э-э...
— Пронькин, — подсказал секретарь.
— Этот Пронькин допустил дерзость в отношении управляющего. А теперь Огарков оскорбляет всех нас. Между прочим, тот сибиряк, как его?
— Каргапольцев.
— Вот-вот, Каргапольцев. Он тоже кажется мне загадочным.
— Осмеливаюсь усомниться, господин комендант, — вдруг возразил Милославскому секретарь. — Я с Огарковым вместе был в учебном лагере Травники, ни в чем предосудительном он там не замечен. А вы знаете, что это был за лагерь и кого там готовили. Он получил назначение в Тремблинку, а я в Освенцим. Будь он советским агентом, давно бы уехал в Россию... В отношении Пронькина и Каргапольцева у меня твердого мнения нет. Несколько раз я пытался прощупать их, но они никого к себе не подпускают...
Комендант терпеливо выслушал Нечипорчука. Его длинные, узловатые пальцы шевелились на зеленом сукне.
— Уясни себе, господин Нечипорчук, что союзники спросят с нас за положение в лагере. Присмотритесь внимательно к Огаркову и его друзьям.
— Слушаюсь, господин комендант.
— Позвольте, Константин Витальевич, пригласить вас к себе... Завтра у Софи именины...
Лицо коменданта оживилось.
— Ой хитер ты, Нечипорчук... Ой хитры и ты, и твоя Софи!
Они хорошо знали друг друга — Милославский и чета Нечипорчуков. В первые послевоенные годы население Западной Германии переживало трудности. Милославский и Нечипорчук через Международную организацию по делам перемещенных лиц (ИРО — Интернациональ Рефигес организацион) получали дефицитные продукты для беженцев. Может быть, одна половина этих продуктов шла по назначению, а другая продавалась по спекулятивным ценам в Регенсбурге и Мюнхене. И все списывалось на жителей лагеря.